Третья истина
Шрифт:
Там, на станции, когда внезапно в вагон вошли военные и приказали всем выходить – транспорт нужен для переброски частей армии, – от неожиданности она, признаться, немного растерялась. А когда выяснилось, что следующий поезд пойдет, может, через день, а, может, и через неделю, как объяснил Виконту замотанный начальник станции, она совсем приуныла. Но Виконт отнесся к этому сообщению с юмором и впал, вопреки ожиданиям, в прекрасное настроение, посвящая Сашу в свои планы. Неважно, что они, отклонились от прямого маршрута. Надо дойти пешком до ближайшего городка, переночевать и нанять
Темная точка, замаячившая вдали, постепенно приближалась, принимая очертания человеческой фигуры. Саша на всякий случай взяла Виконта за рукав полушубка.
– Огоньку не найдется? – произнесла фигура, словно не удивившись поздней встрече. Виконт в ответ осветил усатое отечное лицо прохожего, подавая зажженную спичку.
Тот закурил, выпустив сразу целое облако дыма, довольно хмыкнул:
– Зажиточные, однако! Нынче спички – на вес золота. Может, и выпить есть?
– Нет.
– Ну, тогда тебе, брат, Михеева Степана сам Бог послал.
– Что ж, здравствуйте, Степа! Богу я благодарен. Остается узнать, чем при вашем посредстве он собирается украсить мою жизнь.
Саша с упреком посмотрела на Шаховского – что это он разговорился с этим подозрительным типом, который его все равно не поймет? В поезде, если о чем-то и говорили, так это о бандитах.
Михеев Степан, однако, враждебности не проявлял а, наоборот, с удовольствием сообщил:
– Место знаю. Выпивка – на большой, как в прошлой жизни. Хозяйка сторожкая, абы кого не пустит. А со мной… – кого угодно, хоть черта, – видимо, этим определением он давал знать, что Виконт пришелся ему по душе.
– Спасибо!– усмехнулся Шаховской.
– Ты ж, наверное, при деньгах? Да и с кралечкой. Приглашай, что ли.
– Господи, опять! – Виконт вздохнул. – Нет, Степан, не судьба. Иди один. Прощай. – И он стряхнул обнимающую руку со своего плеча.
Степан слегка обиделся и двинул прочь, ворча:
– Ишь, собственник. Пожадничал что ли? Ну и оставайся себе всухомятку…
Через несколько шагов Саша не выдержала:
– Что это он про меня говорил? Неприятно…
Виконт задумчиво разглядывал ушедшую от огорчения в меха Сашу, даже отодвинул немного воротник. Но ответил несоответственно серьезному выражению лица:
– А, ерунда, пьяные бредни!
– А вы с ним в разговоры пустились! С таким гадким!
– Ну, виноват… Что ж, живописно,– после этих слов он повернулся лицом к поселку и добавил: – патриархально, воистину «Вот моя деревня».
– Тише, Поль, а то она услышит и обидится, наверное, думает про себя, что она – город… А вы так быстро идете, что мы не успеваем приглядеть приветливый домик. Или, знаете, может быть, посидеть ночью на этой скамеечке, смотрите, какая хорошенькая?
– Ты жутко шутишь. Бр-р-р!
Виконт провел ее по улицам, покрутился по переулкам и решительно открыл дверь какого-то дома.
– Входи! – они очутились в сенцах с высокими потолками.
– Это мы тайком забираемся в чужой дом?
– Ну, разумеется,
– А?
Виконт уверенно постучал и прокомментировал свои действия:
– Самое главное в нашем деле, мобилизовать хозяев, а то разоспались. Ага! Зашевелились, голубчики! – Он издал что-то похожее на кровожадное рычание.
Саша с изумлением взирала на откровенно валяющего дурака Виконта. Но тут к нему вернулась изысканная вежливость:
– Добрый вечер, Лукьян Иванович, простите, что так, не предупредив.
К ним приблизился дрожащий огонек керосиновой лампы, и послышался успокоенный вздох, вслед за чем зазвучал пронзительный тенорок:
– Ба-тень-ка! Да кто мог ожидать в такую пору? Опасно нос высунуть. Неужели в такое время – дела? Недели две назад стреляли совсем рядом!
Глаза за круглыми линзами испуганно сморгнули.
– Обстоятельства сильнее нас, кстати, мы на день, вернее, на ночь.
Откуда-то из недр квартиры раздался женский голос:
– Кто это, почему вы не говорите, папа? Что там такое? Я слышала, какой-то зверский звук за дверью! Разве я не говорила? ваши, так называемые, негоции до добра не доведут! Опасно? Что, пришли? Уже пришли? Какие-то подъехали, да? И не просите выйти. Сами расхлебывайте. Если конец, – дайте знать, таз уроните, папа! Будьте же человеком! Я вас столько выручала и деньгами, и всяко. Помните, я давеча платила за вас? Загремите же чем-нибудь!
Интересно, о чем думала эта женщина с удивительным в такой момент капризно-самодовольным голосом, не переставая выкладывать новые сведения и высказывать упреки? Неужели грабители стали бы дожидаться конца ее речи или позволили ронять тазы?
– Нет причин беспокоиться, Раиса… м-м… Лукьяновна. Звериный рык – плод вашей слуховой галлюцинации. Это всего-навсего я, Шаховской.
– Камень с сердца! Дайте перекреститься. Я же православленная! Папа, подайте одежду, не могу я выйти в неглиже. Время ужасное: стреляют, всех хватают. Народ занимается какими-то глупостями. Особенно сейчас опасно привлекательным женщинам. По улицам идешь – комплименты вслух от всех дедов, которыми давно пора заселить кладбище. Довольно низкого пошиба и чреваты дурными последствиями, представляете, самочувствие молодой честной интересной особы, Павел Андреевич?
– Откуда бы мне? – пробормотал Виконт.
– Папа, заберите рубашку… – из какой-то двери, похоже, что в кладовую, протянулась плотная рука, держащая в цепких пальцах тряпичный комок в цветочек.
Виконт посмотрел на него и без приглашения прошел в другую комнату. Вслед за ним из предполагаемой кладовой появилась женщина среднего роста и возраста, с головой, всаженной в плечи чуть больше, чем следовало, одетая в пышное платье с рукавами буфф и с крупными розами, пришитыми к вороту. Это платье, дополненное огромной синей шалью, делало ее фигуру еще более коренастой, чем она, по-видимому, была. Сразу оттеснив на задний план своего папашу, который, вытянув губы трубочкой, собрался не то пошутить, не то посвистеть, она продолжала монолог, начатый в кладовой, убедительно заглядывая Виконту в глаза: