Третья истина
Шрифт:
– Несмотря на свою затянувшуюся невинность, я понимаю, откуда ноги растут, и немедленно распознаю непристойные предложения. Естественно, Павел Андреевич, с их авторами я жестока. Но я безумно рискую при этом, правда? Чувствовать, что ваше присутствие избавит меня от предложений подобного типа, такое облегчение!
– Со своей стороны я вам твердо гарантирую их отсутствие, – с готовностью заверил ее Виконт.
Женщина зарделась, отчего у нее на шее ясно обозначился назревший фурункул, горячо поблагодарила: «Спасибо, это так по-мужски!», потом наморщила лоб, соображая что-то:
–
Саша, разомлевшая в теплом помещении, не слишком следила за ходом беседы, хотя то, что до нее долетало, представлялось довольно странным. Тут женщина зацепилась за нее взглядом и перебила сама себя:
– Да вы не один! Станьте-ка к свету, голубушка! Раздевайтесь, раздевайтесь, снимайте шубку! Роскошь, какая. Погодите, я примерю, прикину просто... Не лезет… Как странно! Все же, кто ваша спутница? Девушка? Ребенок? Что это за особа, Павел Андреевич?
– Это? М-м-м… Это Саша. Раиса Лукьяновна, угловая ваша свободна? И та, с балконом?
– Родня вам? А я считала, что вы одинокий. Иначе бы я никогда... Я так наивна, просто обхохочешься! Для нее снять хотите, естественно? Можете оставить ее здесь, сколько нужно. Месяц, два? Плата – помесячно. Девочка, почти взрослая, должна вас стеснять в дороге, правда?
Саша насторожилась и вопросительно посмотрела на Виконта. Тот перехватил ее взгляд и с утрированной озабоченностью проговорил:
– Должна? Вы зря ей это сказали! До сих пор она была ко мне снисходительна. Ругала… – он помедлил, – изредка. Многое прощала. А теперь, я просто боюсь думать, что она со мной будет вытворять, чтоб стеснить, как ей, оказывается, предписано!
Саша с облегчением рассмеялась:
– Я буду халатно относиться к этому предписанию! Обещаю!
Женщина непонимающе поглядела на них и протянула: «безумно смешно!», поджала губы и опять приступила с жадными расспросами, теперь уже непосредственно к Саше:
– Сколько вам лет, голубушка? Ведь не больше четырнадцати? Так я и поняла. Люди такие мерзкие встречаются, что думают… Знаете вы этих татар?
– Татар? Они тут причем? – вместо Саши терпеливо спросил Виконт.
– У басурман другие понятия о предназначении девиц, мой дорогой! Как, Вы не понимаете мои намеки? Я вас понимала тогда гораздо лучше. Понимание, естественно, усугублялось моим внутренним состоянием,– говоря, она, подобно собственному папаше, вытягивала губы трубочкой и наклоняла голову то к одному плечу, то к другому. Наверное, когда она была, как Саша или чуть постарше, эти гримаски делали ее привлекательной.
Тут через плотную завесу, сотканную коренастой Раисой из слов и многозначительного попутного смысла, прорвался хозяин, и, присвистнув-таки, потер руки.
– В нынешнем лихолетье вообще, есть, е-е-сть хорошие стороны. На ярмарки не ходите? Зря, дружочек, зря. Вчера вот… и неделю назад. Такие прелюбопытные вещички попадаются. Вообразите, мужик, только что не в лаптях, и торгует
Виконт, не проявляя интереса к этой восторженной речи, тихо разговаривал с хозяйкой, опять очевидно, о комнатах на ночь. До Саши, навострившей слух после предложения разлучить ее с Виконтом и оставить здесь, донеслось:
– Моя комната достаточно просторна для двоих, Павел Андреевич, очень вам надо тратиться на две! Вы же практичный человек, зачем нам мудрить? Плюс возможность женской, идущей от нутра, заботы... Надо хвататься за случай, правда? – к прежнему вытягиванию губок трубочкой прибавилось еще их покусывание и складывание бантиком.
– Что вы! – Саша различила в глазах Поля не только насмешку, но и какой-то оттенок жалости, обращенный к вздернутому носу и скуластым щекам. – Экономить за ваш счет? Даже не просите. В столь тяжелые времена? Никогда. Вы предоставляете нам две названные комнаты, и я плачу со всей возможной щедростью, – от энергичного взмаха головой волосы упали ему на глаза.
Женщина поджала губы:
– Вас что-то не устраивает? Странно...
– Вообще, – вмешалась Саша, – я уже взрослая. Давно не боюсь спать одна.
Тут она несколько покривила душой, но надо же поддержать Поля, и потом меньше всего ей хотелось делить комнату с этой коренастой жеманницей с беспокойными глазами и лицом меркантильного поросенка.
– И никаких таких забот мне не надо!
Поль несколько раз кашлянул, переждал минутку, и подчеркнуто ровным голосом сказал ей:
– Il vaut mieux, quand m^eme, que tu profites de la compagnie f'eminine qui est plut^ot rare pour toi maintenant, et pendant que nous soyons ici, demandes tout le n'ecessaire,[53]– и вновь одарил вниманием обладательницу вздернутого носа и скуластых щек:
– Извините, Раиса Лукьяновна, что изъясняюсь на языке вам невнятном, но девочке так легче понять меня. А попросить вас о какой-нибудь услуге она, думаю, сможет по-русски.
– Пожалюст'a, – с энтузиазмом согласилась Саша, пренебрегая тем фактом, что только что отказывалась делить комнату с хозяйкой на чистейшем русском, – я буду постаралься вспоминать en russe.
– Tu pousses le bouchon un peu trop loin[54], – осадил ее на неизвестном хозяйке языке Виконт.
– Услуге? Ну, естественно... – Раиса облизала губы и послала им обоим взгляд, в котором мешались недоумение, почтительность и что-то похожее на зависть. Затем она, видимо, решила ступить на более твердую для себя почву.
– Очень, очень трудно с продуктами, – доверительно сообщила она. – Девочка, да кто же она вам, в конце концов, вы так и не сказали – племянница, малолетняя кузина? Видите, хотя папаша в свое время и пожадничал на мое воспитание, я кое-какие слова ухитрилась ухватить. Так, я говорю, ваша знакомая проголодалась, наверное, да и вы сами поели бы, а мы, как это ни стыдно, и на стол метнуть ничего не можем…
– Не страшно, – Виконт оглянулся на борющуюся уже со сном, Сашу. – Главное выспаться, а утром отправлюсь на рекомендованную Лукьяном Ивановичем ярмарку и выступлю в роли того самого мужика. Надеюсь, не только ценители кружев бродят вокруг.