Третья истина

Лина ТриЭС

– Таня, я лучше одна побуду возле окна, в коридоре… Ты завтракай, ладно? Я сейчас приду, только подумаю немного… – И Лулу поскорее убежала, не давая возможности Тане что-то возразить.

Вниз, вниз, на первый этаж, там есть в уголке маленькое оконце, оттуда виден кусочек улицы, прохожие. Лулу прижалась лбом к стеклу.

– Аля! А-ля!

– Это ты ко мне обращаешься?

Новенькая Юдина мило улыбнулась:

– Это твое любимое место? Я видела, ты уже тут как-то стояла. Не подсматривала, не сердись, случайно видела. Я же пока приглядываюсь, привыкаю… всюду хожу...

Лулу не особенно хотелось, чтобы

кто-то нарушал ее размышления, но как прогонишь одинокого человека! Она повернулась к окну спиной, оперлась и скрестила ноги.

– Тебя как зовут, Еленой?

– Да, но так я не люблю, Я – Лёля!

Даже имя такое же дурацкое, как у нее! И так же это младенческое имя к ней прицепилось, видимо, на всю жизнь.

– Я вообще не люблю, как у всех. Слышала, я сейчас тебя сразу Алей назвала? Так оригинальнее, правда? Куда лучше, чем Шура, как тебя эта… Таня зовет. Это как-то по-простецки.

Честно говоря, Лулу совершенно не в восторге от «Али». Это ж Муртаева – «Аля»! Но новенькая разговорилась, видно по румянцу, что она преодолевает смущение, и Лулу раздумала возражать.

– Неважно, как называть… Ты откуда, из другой гимназии?

– Нет, мы приехали из Белокалитвинской. Там у отца что за практика? Негде развернуться. Он только по состоянию здоровья в тихом месте сидел. А потом в город перебрался, обосновался и нас перевез в подобающее место.

На Лулу слово «БЕЛОКАЛИТВИНСКАЯ» подействовало, как укол. Она вскинулась. Но нет, сразу она ничего такого спрашивать не будет. И не время… Впереди – Софья Осиповна.

– А кто твой отец?

– Ты не слыхала, он уже модным стал в городе, Юдин, адвокат! А эти девочки у вас такие неприятные!

– Кто? – насторожилась Лулу.

– С косами эта, армянка что ли, и рыжая такая с маленькими глазками!

– Нечаева! Да, для меня они тоже…

– Ну эта, Гусыня, тоже не подарок. Она тебе что, нравится, что ты ее защищаешь?

– При чем тут «нравится», «не нравится». А справедливость? Она выше всего. Я от несправедливости даже… даже Агаджанову бы защитила!

Звонок прервал их беседу. Обе девочки, сломя голову, помчались на урок, получили замечание от дежурной воспитательницы, выговор от Марии Михайловны за опоздание и, наконец, оказались за своими партами. Юдина могла считать себя в безопасности, а у Курнаковой все было еще впереди…

Но Лулу и не предполагала, что впереди у нее не Софья Осиповна, а сам господин Петров, которого угораздило вернуться из своих коммерческих поездок именно сейчас. И он счел своим долгом лично явиться для выяснения «обстоятельств проступка девицы, за которую он несет полную ответственность».

Послушав Сусанну Сергеевну, ярко расписавшую «смутьянство» Лулу, господин Петров заверил классную, что девица, хотя и принадлежит к семье почтенной и благородной, сама обладает весьма сомнительными качествами, и любые строгости и наказания в отношении нее будут приветствоваться как им, так и отсутствующими родителями. Исключительно его досадная отлучка привела к столь печальным результатам не только дома, но и в гимназии.

Все это перемежалось возгласами «хе-хе», довольным потиранием рук и выразительными взглядами в сторону понурившейся у стенки учительской «мамзель» Курнаковой.

Классная была очень довольна результатами беседы. Начальница, избегая конфликтов, часто

не приходила на подобные неприятные разговоры, особенно, когда дело касалось детей родителей с положением и амбициями. Все недовольство изливалось родственниками на классных дам. Но в данном случае такое понимание….

– В наших общих интересах, – сказала «Сусик», повторяя слова начальницы о происшедшем событии, – искоренить то дурное, что гнездится в воспитаннице Курнаковой. Очень хорошо, что гимназия нашла союзника в вашем лице. Эта девочка обладает способностью влиять на других, заражая дурным поведением, вот почему ее поступки надо рассматривать под микроскопом! Под микроскопом! Любой росток может привести к ужасным результатам в масштабе! В масштабе! Но мы хотели бы ограничиться четырьмя часами отбывания после уроков, надеясь, что главные меры будут приняты дома.

Господин Петров расцвел от радости, пространно обещая, что «меры» будут приниматься регулярно вплоть до отъезда провинившейся на каникулы. Что творилось в душе Лулу, не могли передать ни опущенные плечи, ни отчаянное выражение лица. Она-то надеялась, что сможет все объяснить! Эта речь господина Петрова, эти меры! Представляет она их: вечное стояние в углу, запреты на прогулки и чтение, многочасовые занудливые нотации отвратительного содержания… Каждый кусок пищи – под аккомпанемент рассуждений о хлебе с водой, которых заслуживает преступница. И оставаться в гимназии, наказанной к удовольствию злорадствующих противниц, тоже невообразимо обидно и унизительно. Ведь правда на ее стороне!

Лулу передернуло. Ну почему, почему у других есть нормальный дом, добрые родители… «Есть дом, есть Я» – тут же всплыло в памяти. Правда! Для чего же он это говорил? Конечно, чтобы она приехала, если будет очень плохо. Он ведь сам сказал, что понял – ей бывает очень плохо. Лулу уже не сидела в унынии за партой в пустом классе. Она в возбуждении вскочила и зашагала от угла до угла. Ясно – надо ехать, но не по-глупенькому, по-детски… Надо послать телеграмму. Ага, правильно… Ведь почту всегда разбирает он сам. Лулу вырвала листок из тетради, несколько раз черкала и перечеркивала и, наконец, остановилась на таком тексте:

«Здесь больше не буду, виконт, пожалуйста, будьте в восемь на каменской».

ВСТАВКА ИЗ ДРУГОГО РОМАНА. НОЧНОЙ ЭПИЗОД.

Телеграмма, да еще с пометкой «срочно» – не обычная почта, которую не торопясь, на попутных лошадях доставляют из К а менской в Раздольное к у т реннему чаю.

Почтовый чиновник дело свое знал: телеграмма явно касается театра боевых действий, и его долг срочно доставить ее семье полковника Курнакова. Верховой был немедленно послан в Раздол ь ное, и уже в пятом часу утра спешно разбуженная прислугой Дом и ник н е понимающе щурилась на прыгающие слова.