Треугольная груша. 40 лирических отступлений из поэмы

Вознесенский Андрей Андреевич

Миллионы холодильников —

Ни души!.."

Ужас водкой дышим около:

"Вознесенский, вы откель?"

Он окает,

как охает.

О'кей!

За окошком марсианочки,

Так их мать...

А Окою осиянною

Ходит окунь — не поймать,

И торжественная тишь.

Тсс!..

И серебряно-черны

От ночной травы штаны...

"Роса там у нас, трава там у вас по колено.

Вознесенский,

вы понимаете?

Из щетин его испитых,

Из трясины страшных век,

Как пытаемый из пыток,

Вырывался синий свет —

продирался ч е л о в е к!

По лицу леса шумели,

Шли дожди, пасли телят,

Вырывалось из туннеля,

Что он страшно потерял.

И отвесно над щекою

Плыли отсветы берез,

Плыли страшно и щекотно.

И не слизывал он слез.

И раздвинув рестораны,

Возле грязного стола,

Словно Суд,

светло и прямо,

М а-м а! —

Стала строгая страна,

Брови светлые свела.

Шляпки дам как накомарники,

Наркоманки кофий жрут...

"Майкл Орлов, лабай Камаринского!"

Жуть...

"М а-м а!" — стон над рестораном

под гармошки и тамтамы —

"М а-а..."

Были Миши, Маши, Мани --

стали Майклы, Марианны.

"М а-а..."

Они где-то в Алабаме

наземь падают ночами,

прогрызаются зубами —

к м а м е.

Рты измаранных, измаянных

сквозь неоны и вольфрамы —

"М а-а..."

А один из Бирмингама,

как теленок из тумана:

"Ма-а-а..."

...Гасят. Мы одни остались,

Лишь в углу мерцает старец,

Как отшельник Аввакум.

Он сосет рахат-лукум.

Сволочь очи подымает.

Человек к дверям шагает.

Встал.

Идет.

Не обернется.

Он вернется?

Вынужденное отступление

В Америке, пропахшей мраком,

камелией и аммиаком,

В отелях лунных, как олени,

по алюминиевым аллеям,

Пыхтя как будто тягачи,

За мною ходят стукачи —

17 лбов из ФБР,

Брр!..

Один — мордастый, как томат,

другой — галантно-нагловат,

И их главарь — горбат и хвор.

Кровавый глаз — как семафор.

Гостиницы имеют уши.

Как микрофон головка дуща,

И писсуар глядит на вас,

Как гипсовой богини глаз.

17 объективов щелкали,

17 раз в дверную щелку

Я

вылетал, как домовой,

Сквозь линзу — книзу головой!

Живу. В гостиных речь веду.

Смеюсь остротам возле секса.

Лежат 17 Вознесенских

В кассетах, сейфах, как в аду.

Они с разинутыми ртами,

как лес с затекшими руками,

Как пленники в игре "замри!",

Застыли двойники мои.

Один застыл в зубах с лангустой.

Другой — в прыжке повис, как люстра.

А у того в руках вода,

Он не напьется никогда!

17 Вознесенских стонут,

они без голоса. Мой крик

Накручен на магнитофоны,

Как красный вырванный язык!

Я разворован, я разбросан,

меня таскают на допросы...

Давно я дома. Жив вполне.

Но как-то нет меня во мне.

А там, в заморских казематах,

шпионы в курточках шпинатных,

Как рентгенологи и филины,

Меня просматривают в фильме.

Один надулся, как моским.

Другой хрипит: "Дошел, москвич?!.."

Горбун мрачнее. Он молчит.

Багровый глаз его горит.

Невыносимо быть распятым,

до каждой родинки сквозя,

Когда в тебя от губ до пяток,

Как пули, всажены глаза!

И пальцы в ржваых заусенцах

по сердцу шаркают почти.

"Вам больно, мистер Вознесенский?"

Пусти, чудовище! Пусти.

Пусти, красавчик Квазимодо!

Душа горит, кровоточа

От пристальных очей "Свободы"

И нежных взоров стукача.

Отступление в виде мотогонок по вертикальной стене

Н. Андросовой

Заворачивая, манежа,

Свищет женщина по манежу!

Краги —

красные, как клешни.

Губы крашеные — грешны.

Мчит торпедой горизонтальною,

Хризантему заткнув за талию!

Ангел атомный, амазонка!

Щеки вдавлены, как воронка.

Мотоцикл над головой

Электрическою пилой.

Надоело жить вертикально.

Ах, дикарочка, дочь Икара...

Обыватели и весталки

Верткальны, как "ваньки-встаньки"

В этой взвившейся над зонтами,

Меж оваций, афиш, обид

Сущность женщины

горизонтальная

Мне мерещится и летит!

Ах, как кружит ее орбита.

Ах, как слезы белкам прибиты.

И тиранит ее Чингисхан —