Треугольная груша. 40 лирических отступлений из поэмы
Шрифт:
Он хохочет оглушительно.
На снегу горят ножи.
И как два огнетушителя
Наши красные носы!
В полушубке, как бульдозер,
Боков в бурную струю
Валит дьявольскими дозами
Рыбин, судьбы, чешую.
Церкви, луковки, картошка,
Ух — в уху!
Головешками галоши
Расплясались на снегу.
Пляшет чан по-половецки.
Солнце красной половешкой.
Боков
И бормочет:
"Ах, шарман..."
(Он кого-то укокошил.
Говорят, он давит кошек.
Ловит женщин до утра,
Нижет их на вертела.)
Но я прощу все сплетни, байки,
Когда, взявши балалайку,
Синеок, как образа,
Заглядится в облака
и частушка улетая
точно тучка
золотая
унесет меня как дым
к алым туфелькам твоим
как консерваторской палочкой
ты грозишься резвым пальчиком
"Милый — скажешь —
прилечу..."
Чу!..
Отступление об отступлениях
Болен я. Живу у моря.
Нет "Америки". Умора!
Я живу, счастливый, пленный
Обнаглевших отступлений.
Муза мне чаек мешает,
Помогает и мешает.
Ждет редактор Косолапов...
Берег кляксами заляпав,
Мое море отступает,
Точно сцену обнажает —
Душу,
водоросли,
песок,
А потом на берег шпарит,
Как асфальтовый каток!
Рублевское шоссе
Мимо санатория
Реют мотороллеры.
За рулем влюбленные —
Как ангелы рублевские.
Фреской Благовещенья,
Резкой белизной
За ними блещут женщины
Как крылья за спиной!
Их одежда плещет,
Рвется от руля,
Вонзайтесь в мои плечи,
Белые крыла.
Улечу ли?
Кану ль?
Соколом ли?
Камнем?
Осень. Небеса.
Красные леса.
Студенческое, озорное
Пожар в архитектурном институте
Пожар в Архитектурном!
По залам, чертежам,
Амнистией по тюрьмам —
Пожар, пожар!
По сонному фасаду
Бесстыже, озорно,
Гориллой
краснозадою
Взвивается окно!
А мы уже дипломники,
Нам
Трещат в шкафу под пломбами
Мои выговора!
Ватман — как подраненный
Красный листопад.
Горят мои подрамники,
Города горят.
Бутылью керосиновой
Взвилось пять лет и зим...
Кариночка Красильникова,
Ой, горим!
Прощай, архитектура!
Пылайте широко,
Коровники в амурах,
Райклубы в рококо!
О юность, феникс, дурочка,
Весь в пламени диплом!
Ты машешь красной юбочкой
И дразнишь язычком.
Прощай, пора окраин!
Жизнь — смена пепелищ.
Мы все перегораем.
Живешь — горишь.
А завтра, в палец чиркнувши,
Вонзится злей пчелы
Иглочка от циркуля
Из горсточки золы...
...Все выгорело начисто.
Вздыхающих полно.
Все — кончено?
Все — начато!
Айда в кино!
Польское
Конфедераток тузы бесшабашные
Кривы.
Звезды вонзались, точно собашник,
В гривы!
Польша — шампанское, танки палящая
Польша!
Ах, как банально — "Андрей и полячка",
Пошло...
Выросла девочка. Годы горят. Партизаны.
Проволоки гетто,
как тернии, лоб ей терзали...
Как я люблю ее
еле смеженные веки,
Жарко и снежно, как сны —
на мгновенье, навеки...
Во поле русском,
аэродромном,
во поле-полюшке
Вскинула рученьки
к крыльям огромным —
П о л ь ш а!
Сон? Богоматерь?..
Буфетчицы прыщут, зардев, —
Весь я в помаде,
Как будто абстрактный шедевр.
Новогоднее письмо в Варшаву
А. Л.
Когда под утро, точно магний,
Бледнеют лица в зеркалах
И туалетною бумагой
Прозрачно пубра на щеках,
Как эти рожи постарели!
Как хищно на салфетке в ряд,
Как будто раки на тарелке,
Их руки красные лежат!
Ты бродишь среди этих блюдищ,
Ты лоб свой о фужеры студишь.
Ты шаль срываешь. Ты горишь.
"В Варшаве дущно", — говоришь.
А у меня окно распахнуто
в высотный город словно в сад
и снег антоновкою пахнет