Тревожное небо

Пусэп Эндель Карлович

— Попробуем, — ободрил он экипаж, — может и проскочим…

Грозовые явления уже издали давали о себе знать. Началась «болтанка». Сперва легко, а затем все сильнее и резче бросали израненный самолет бушующие воздушные потоки. Его кидало во всех направлениях, заваливало в крены, бросало носом то вверх, то вниз. По лицу летчика потекли струйки пота. Временами очередная, уже — близкая вспышка молнии надолго ослепляла экипаж. Иногда казалось, что сиденье проваливалось вниз, и летчики висели в воздухе… После каждого такого провала, бросив взгляд на высотомер, обнаруживалась потеря высоты на сто, а то двести и более метров. Это тревожило Вихорева

больше всего. По расчетам штурмана внизу должны быть Карпаты. Их высота в этом районе достигала более полутора тысяч метров. Самолет же опустился уже ниже трех тысяч. Следовательно, лишь немногим более тысячи метров отделяло машину от горных вершин.

Во все глаза следя за высотомером, летчик все же еще надеялся, что вот-вот самолет выскочит из облаков и выйдет под чистое небо. Тогда все пойдет как по маслу… Однако тщетными были надежды: измученному в неравной схватке с грозой экипажу пришлось выдержать еще одно последнее испытание. Перегрелся и начал давать перебои единственный, пока еще /работающий мотор… Стрелка на приборе, показывающем температуру головок цилиндров, перешла красную черту. Вихорев еще раз нажал на рычаг открытия юбок капота, но они и так уже были открыты до предела. Подождав немного, летчик заметил, что стрелка термометра дошла до упора.

«Загорится», — мелькнуло в голове, и он быстро выключил зажигание. Винт сразу остановился. «Заклинило!» — подумал летчик и сказал вслух, как можно спокойнее:

— Придется покинуть самолет. После приземления собраться у самолета. Он наверняка загорится и будет далеко виден.

Выдержав небольшую паузу, тут же скомандовал:

— Всем прыгать на парашютах! — и громким голосом повторил команду три раза.

Убедившись, что экипаж выбросился, открыл верхний люк. Еле успев приподняться и стать ногами на сидение, он сразу очутился в воздухе. Вниз летел спиной, нащупал кольцо замка парашюта и резко выдернул его.

Тут же последовал хлопок, и капитан оказался в нормальном положении — головой кверху, ногами вниз. Взглянул вверх: большой шелковый купол надулся и плавно опускал его к земле.

Кругом по-прежнему сверкали молнии. При очередной вспышке парашютист очутился в сплошном потоке воды. Дождь хлестал, как из ведра; струи его били то в лицо, то по затылку и проникали противным холодком под воротник, растекаясь по груди и спине.

Где-то в стороне, внизу на земле, взметнулся столб пламени и остался гореть в кромешной тьме ярким костром.

«Мой самолет», — подумал с горечью Вихорев.

Облака кончились. Дождь лил по-прежнему. Благополучно приземлившись и освободившись от парашюта, капитан осмотрелся. Невдалеке, освещая своим пламенем опушку не то леса, не то сада, горел самолет. Вихорев собрал было парашют, но, сообразив, что делать с ним больше нечего, бросил его, а сам направился к самолету. Подойдя ближе, обнаружил, что вокруг него значительно больше людей, чем имелось в экипаже. Люди все прибывали, и они окружали костер плотной толпой. Совсем рядом чернели какие-то здания. Нет, туда дорога закрыта, там, наверное, враги.

Было темно, но при ярких вспышках молнии летчик видел в стороне черную стену лесной опушки.

«Туда! Только туда!» — мысленно произнес он. «Но где штурман? Где стрелок-радист? Где все они?»

Тревожась за судьбу товарищей, капитан поспешил к лесу. Туда он добрался до рассвета. Прошел небольшое болотце, нашел в нем место посуше и, как был в унтах и 'меховом комбинезоне, прилег на мокрую землю. Почувствовав смертельную

усталость, тут же заснул.

Проснулся от жары. Первое, что он, открыв глаза, увидел, был пар, валивший с мокрого комбинезона. Погода стояла ясная, и солнце грело последним теплом бабьего лета. С комбинезоном пришлось расстаться, хотя ночью он мог бы сослужить еще хорошую службу. Но днем ходить в нем жарко, нести на себе не только тяжело, но и опасно.

Определив по солнцу и часам положение стран света, капитан двинулся на восток, забрав из наколенных карманов неприкосновенный запас питания. Планшет выбросил, карту засунул за пазуху. На ходу открыл пачку печенья и, отламывая небольшие кусочки, ждал, пока они сами растаят во рту.

Двигаясь по мелколесью, вскоре набрел на дорогу. Она шла с юго-запада на северо-восток и, поразмыслив, Вихорев решил ее держаться. Шел больше по обочине, чутко вглядываясь и вслушиваясь в каждый шорох. Завидев встречного или услышав грохот нагоняющей подводы, прятался в кустах, под мостиками, а то и канавах, и, затаив дыхание, ждал, когда они скроются за поворотом. Измученный постоянной боязнью попасть в плен, летчик искал случая сменить одежду, чтобы не выделяться среди местных жителей. Подойти к кому-нибудь он не решался: ведь кругом чужие, а быть может и враги.

Вскоре ему помог случай: на раскинувшейся перед ним поляне он увидел стадо коров и сидевшего пастуха, глубокого старика. Боясь, что с пастухом могут быть и собаки, Вихорев долго присматривался и наблюдал. Пастух поднялся и направился в лес. Коровы лениво загребали языком почти сухую траву. Часть их улеглась и жевала жвачку. Старик вышел на поляну, бросил на землю пук ивовых прутьев, снял свой затасканный пиджак, потряс его и повесил на куст. Затем снял с ног нечто похожее на лапти, размотал онучи и повесил все это рядом с пиджаком. Сам отошел немного, уселся недалеко от принесенных прутьев и завернув самокрутку, не спеша высек огонь и задымил.

Стараясь не шуметь, капитан двинулся крадучись вокруг поляны, от куста к кусту, пока не очутился за спиной пастуха. Сняв с себя унты, держа их в руках, босиком пошел к кусту, на котором сушились одежка-обувка пастуха. Сердце стучало так, что он физически ощущал его резкие, тугие толчки. Глаза искали вокруг: а нет ли все-таки поблизости собак?

Все прошло благополучно. Оставив унты за кустом, Вихорев забрал пиджачок, онучи и лапти и так же тихо удалился. Забрался в кусты, обулся, закрепил онучи длиннющими льняными веревочками и, перекинув пиджачок через плечо, вновь зашагал на восток. Он стал штатским. Правда, остались еще защитного цвета брюки, но успокаивало то, что во время войны они встречались не только у военных. Запас еды давно кончился. Но была осень, и его кормили лес, картофельные и свекловичные поля. Голодать не пришлось. Только спички в коробке катастрофически убывали, и капитану приходилось грызть в сыром виде не только свеклу или брюкву, но частенько картофель и капусту.

Вскоре, прочитав на попавшемся в пути железнодорожном разъезде его название, Вихорев точно определил свое местонахождение. Ничего утешительного! До своих еще очень далеко. А впереди большая река Буг. Мосты и переправы тщательно охранялись. Но не зря же он вырос на железной дороге, в семье железнодорожника. Будучи еще мальчишкой, Вихорева не раз драл отец за отлучки из дому, когда он, залезая под вагоны и платформы, отправлялся в бесплатные путешествия. Сейчас он решил воспользоваться опытом тех беззаботных детских лет.