Тревожные люди
Шрифт:
– У меня сегодня не лучший день, – призналась она.
– Кто-нибудь ранен?
Женщина в ужасе покачала головой:
– Я никогда бы не…
Джим посмотрел на нее, увидел дрожащие руки и отметины зубов под нижней губой. Он бросил быстрый взгляд в квартиру, откуда не доносилось ни плача, ни криков, – никто из заложников явно не был напуган.
– Я хотел бы, чтобы вы ненадолго отложили пистолет, – попросил он.
Женщина покорно кивнула. Она посмотрела на тех, кто сидел в гостиной, и спросила у Джима:
– Можно я сначала дам им пиццу? Они голодны. Это был долгий день… я…
Джим кивнул. Она повернулась
– Это не гавайская пицца!
В ответ послышался смех.
– Да что ты вообще знаешь о гавайской пицце!
Раздался хохот. Затем голоса, которые постепенно затихли. Никаких общих правил насчет захвата заложников, разумеется, нет, но происходящее в квартире не очень-то походило на захват заложников в общепринятом понимании. Джим внимательно посмотрел на женщину без пистолета:
– Можно спросить, как вы дошли до жизни такой?
Женщина вздохнула так глубоко, что увеличилась в размерах и, выдохнув, сразу уменьшилась вдвое.
– Даже не знаю, с чего начать.
Тут Джим повел себя в высшей степени непрофессионально. Он протянул ладонь и вытер ей слезы.
– У моей жены была любимая шутка. Как съесть слона?
– Не знаю.
– По кусочкам.
Женщина улыбнулась:
– Моим детям это понравилось бы. У них с юмором неважно.
Джим засунул руки в карманы и сел на ступеньки рядом с дверью. Немного помешкав, женщина тоже села на пол скрестив ноги. Джим улыбнулся:
– У моей жены с юмором тоже было неважно. Она любила смеяться и ругаться. С возрастом она становилась все более несговорчивой. Говорила мне, что я слишком добрый. Представляете, каково мне было слышать такое от пастора?
Женщина негромко засмеялась. Кивнула:
– И с кем же она ругалась?
– Да со всеми. С коллегами, прихожанами, политиками, с теми, кто верит в Бога, и с теми, кто в него не верит… она хотела защищать слабых: бездомных, беженцев и даже преступников. Иисус в Библии говорит типа «я был голоден, и вы накормили меня; я хотел пить, и вы напоили меня; я был странником, и вы приютили меня; я был болен, и вы пришли ко мне; я сидел в тюрьме, и вы посетили меня» [4] . А дальше он говорит: то, что мы делаем для малых мира сего, мы делаем для него. А моя жена все понимала буквально. Поэтому постоянно ввязывалась во всякие ссоры.
4
Неточная евангельская цитата (Мф. 25: 35).
– Она умерла?
– Да.
– Сочувствую.
Джим благодарно кивнул. «Странно, что я до сих пор не могу осознать: ее больше нет», – подумал он.
Сердце не может привыкнуть к тому, что хихикающая хулиганка больше не сует тебе палец в рот, когда ты зеваешь, не насыпает муки тебе в наволочку перед тем, как вечером ты плюхнешься на подушку. Никто с тобой не ругается. Будь проклята эта грамматика. Он грустно улыбнулся и сказал:
– Теперь ваша очередь.
– Вы о чем?
– Расскажите свою историю. Как вы здесь оказались?
– А если история будет длинной?
– Ничего страшного. Съедим по кусочкам.
Золотые слова. И женщина стала рассказывать:
–
Джим неторопливо кивнул. Посмотрел на ее кольцо и покрутил на пальце свое – нет ничего труднее, чем снять кольцо.
– Девочки или мальчики? – спросил он.
– Девочки.
– У меня сын и дочь.
– Я… кто-то же должен… я не хотела, чтобы они…
– Где они сейчас?
– У папы. Сегодня вечером я должна их забрать. Мы хотели вместе отпраздновать Новый год. Но теперь… я…
Она замолчала. Джим задумчиво кивнул:
– Почему вы решили ограбить банк?
Лицо ее исказило отчаяние – свидетельство бесконечного хаоса, творящегося в душе.
– Надо было оплатить жилье. Шесть тысяч пятьсот крон. Адвокат мужа грозил отнять детей, если мне негде будет жить.
Сердце у Джима сжалось так, что он вцепился в балясину перил. Сострадание – страшная сила. Вот она, цена любви к детям, – шесть тысяч пятьсот крон.
– Но есть же законы и правила, юридически никто не имеет права отобрать у вас детей, потому что… – начал он, но тотчас об этом пожалел. – И теперь они… вы ведь совершили преступление и… – Голос почти отказал ему, когда он прошептал: – Девочка моя, как же тебя угораздило?
Женщина усилием воли открыла рот и привела в движение непослушный язык:
– Я… я идиотка. Знаю, знаю, знаю. Я не хотела ругаться с мужем, не хотела втягивать в это девочек, думала, что справлюсь сама. Но от меня одни проблемы. Это моя ошибка, только моя. Я готова сдаться и отпустить всех заложников, обещаю, пистолет лежит на столе, он даже не настоящий.
Какой ничтожный повод толкает человека на ограбление банка, подумал Джим: страх конфликта. Он старался видеть в женщине преступницу и не видеть в ней свою дочь, но ни то ни другое не получилось.
– Если ты сейчас отпустишь заложников и сдашься, ты все равно окажешься в тюрьме. Даже если пистолет ненастоящий, – печально сказал Джим, который был старым полицейским и сразу увидел, что пистолет самый что ни на есть настоящий. Он знал, что у нее нет шансов, каким бы хорошим человеком она ни была, как бы ни хотели судьи войти в ее ситуацию. Грабить банки нельзя, нельзя бегать по городу с пистолетом, таких людей нельзя отпускать на свободу. Джим понял, что единственная возможность не увидеть ее на скамье подсудимых – это не довести до этого.
Он огляделся по сторонам. На двери квартиры, где сидели заложники, висело объявление: «Продается! Агентство недвижимости «Респект», потому что мы уважаем своих клиентов». Джим долго смотрел на объявление, что-то припоминая.
– Забавно, – сказал он наконец.
– Что? – не поняла женщина.
– Агентство недвижимости «Респект» – до чего же… дурацкое название.
– Пожалуй, – кивнула женщина без всякого интереса.
Джим почесал нос.
– Возможно, это совпадение, но я сейчас говорил по телефону с соседями, которые жили в квартире напротив. Они собираются развестись. Потому что он любит кинзу и она любит кинзу, однако не так сильно, как он, и это вполне может послужить причиной развода, когда человек молод и у него есть интернет.