Трезуб-империал
Шрифт:
— Двери перед лестницей нет, — шептала старуха. — Проход они не закрывают. Вот только зачем сбрасывают сюда всякий мусор?
Сквира молчал. Десятка через два ступеней его ноги нащупали твердый пол. Марта Фаддеевна уже светила фонариком во все стороны.
Подвал представлял собой тонущую в темноте анфиладу комнат. На стенах виднелись следы давней побелки. Судя по форме кирпичей, кладка была еще той, первоначальной, двухсотлетней давности.
— Если Орест и рыл в этом костеле, то, конечно, здесь, — бормотала Кранц-Вовченко. — Сюда он мог попасть сравнительно легко, мы только что это
— Та женщина сказала, что Рева не заходил в магазин с лета.
— Что ж, — старуха равнодушно пожала плечами, — значит, мы здесь теряем время. Или он зашел и вышел, не попадаясь ей на глаза…
Марта Фаддеевна решительно двинулась в один из коридоров.
По сторонам то и дело открывались дверные проемы. Свет на мгновение проникал внутрь, чтобы осветить крошечные комнатки.
— А что это за помещения? — тихо спросил Сквира.
— Крипты, — так же тихо ответила спутница. — Когда-то здесь были молельни и кельи. Часть крипт использовали для захоронений, так что кое-где могут сохраниться саркофаги… — Она внезапно остановилась. — Пришли, — Она подняла руку и показала на потолок. — Прямо над нами находятся остатки алтаря.
Сквира невольно задрал голову, будто ожидая увидеть над собой жертвенник.
— Давайте, давайте! Ищите! — Марта Фаддеевна первой склонилась над полом.
Капитан растерянно огляделся. Без фонарика он ничего не видел…
На ощупь пошел вдоль стены. Кладка была крепкой. То ли из-за темноты, то ли из-за присутствия Кранц-Вовченко в голову лезли мысли не столько о Реве, сколько о мире монахов-капуцинов. Как чувствовали они себя здесь? Как жили в мире, где русьские княгини возводили католические костелы, епископы со странными именами строили каменные стены поверх пожарищ, а преданные выборной короне дворяне тайно привозили в глухую провинцию регалии трона? Сквира представлял себе, как братья-минориты, одетые в неокрашенные хабиты с остроконечными капюшонами, в сандалиях на босу ногу бродили по этим криптам, выполняя свои вечные обряды. Вокруг них бурлил восемнадцатый век — век перемен. Здесь, в криптах, время останавливалось.
— Ничего? — спросила Марта Фаддеевна.
— Что? — вздрогнул Сквира.
Она посветила фонариком ему в лицо и тут же убрала свет в сторону.
— Никаких следов, — сказала она. — От метелок и совков остаются характерные полоски, ямки, кучки земли, а здесь только нетронутый мусор. В нем, конечно, интересно было бы покопаться — я вижу нацистские газеты и несколько польских журналов начала века. Но, думаю, вывод однозначен: никто здесь раскопок не вел.
Старуха опять открыла сумочку, достала небольшой любительский фотоаппарат со встроенной вспышкой и сделала снимок крипты. Сверкнула искусственная молния, мрак подземелья метнулся в сторону, чтобы обнажить в предельной ясности одну из своих каморок, и тут же вернулся назад, окутав чернотой все вокруг.
— Пригодится для какой-нибудь статьи, — пробормотала себе под нос Марта Фаддеевна.
— Давайте пройдем… ну… по периметру, — предложил Северин Мирославович.
— В смысле? Зачем?
— Так просто…
— Что ж… — она вновь медленно заскользила ладонями по кирпичной кладке.
— А что, регалии польской короны так и не нашли? — поинтересовался
Впереди послышался скрипучий смех.
— Как быстро вы переключаетесь, капитан! Вы же, вроде бы, место последних раскопок Ореста искали? А теперь вас волнуют польские коронные регалии?
— Я веду расследование, — мрачно отрезал Сквира. Слова женщины его больно кольнули. Вдруг возникло острое чувство, что, пока он теряет здесь драгоценное время, преступники заметают следы, а в головах у свидетелей новые события стирают воспоминания о дне убийства.
Кранц-Вовченко дошла до угла и обернулась.
— Регалий короны здесь уже нет. Они пролежали в костеле сто с лишним лет. Потом, когда Польша вновь появилась на картах мира, их разыскали и вывезли в Варшаву.
И она двинулась дальше, распугивая мечущиеся в свете фонарика черные тени.
Володимир, дом соседей Ревы, 21:10.
Оленка оттолкнула бабушкину руку, шагнула к столу и склонилась над фотографиями. Девочке понадобилось не больше десятка секунд, чтобы покачать головой и уверенно сказать:
— Его тут нет.
Сквира посмотрел на второй снимок слева. Гена Рыбаченко был на нем жизнерадостным, уверенным в себе, красивым, подтянутым. Как и положено демобилизованному солдату, фотографирующемуся для личного дела в военкомате.
— Ты уверена? — спросил Северин Мирославович.
— А я! — серьезно кивнула девочка.
Капитан поднял недоуменный взгляд на Козинца.
— А як же ! — пояснил тот.
— Посмотри еще, — велела бабушка строго.
Оленка послушно стала перебирать фотографии, но было видно, что ей это уже не интересно.
Вокруг стола сгрудилась масса взрослых — бабушка Оленки, две соседки, Василь Тарасович, сам Сквира. Девочка воспринимала столпотворение вполне спокойно. По случаю прихода следователя ее приодели, правда, не успели нацепить бантики. Пока капитан с ней разговаривал, бабушка пыталась как-то совладать с ее черными волосами.
— Какой он был? Как выглядел? — начал расспросы Сквира.
Девочка почесала нос:
— Взрослый. Как папа. В плаще. Обычный.
— Какие у него были… ну… волосы? — Северин Мирославович смотрел, как белая ленточка вокруг ее собранных в хвост волос быстро превращается в аккуратный бант. — Длинные или… э-э-э… короткие?
Оленка пожала плечами.
— А цвет? Темные или светлые?
— Не знаю. Он был в шапке.
— В шапке? — удивился капитан. — В сентябре? В зимней шапке?
— Не-а, — Оленка оглянулась на бабушку. — Не в зимней. В такой, как у папы.
— Это вязаная шапочка, — отозвалась женщина, внимательно следившая за рассказом внучки. — Их еще лыжными называют.
— Понятно. А сколько ему на вид лет?
— Как папе, — предположила Оленка неуверенно. — Как вам.
— Тридцать пять, — опять вмешалась бабушка.
Вот как! По мнению девочки, ее папа и капитан — одного возраста. Все взрослые для детей одинаковы…
— Значит, мужчина… гм… средних лет… в плаще и лыжной шапочке прятался за забором дома и пошел за Орестом Петровичем, когда тот вышел на улицу?