Три дня иного времени
Шрифт:
– Переезд стоит денег, Ника.
– Ну, сколько может стоить билет до твоего Новосибирска, особенно если поездом?! Пятьдесят рублей, пусть сто - неужели это такие огромные деньжищи?!
– Нет, он ст'oит не пятьдесят рублей, но, надеюсь, мы ещё придумаем и успеем... Какая ты милая: взволнованная, раскрасневшаяся... Я... хочу сфотографировать тебя, можно?
– Подожди, я встану тогда, волосы поправлю.
Пока я охорашивалась, Август неуловимым жестом достал откуда-то из внутреннего кармана своего бушлата крошечный фотоаппарат, не больше сигаретной пачки, с крохотным, не шире сантиметра, объективом
– Раз, два... снято!
– Какая прелесть!
– восхитилась я.
– Чешский, ГДРовский? И где только в этой крохотулечке плёнка помещается? Кадров двенадцать, небось, не больше... Можно поглядеть? Дай сюда!
– Нет-нет, - смеясь, отвёл он мою руку и почти сразу спрятал фотоаппарат туда же, откуда достал.
– Это ведомственная техника. Не имею права...
– Ах ты, жлоб!
– притворно возмутилась я.
– 'Ведомственная техника', как же! Поучает людей, как жить, а фотоаппарат боится дать девушке в руки! Ну и не надо, подавись им, получи лучше снежком!
XX
Мы ещё немного погуляли по исторической части города. Я отказалась от роли экскурсовода, Август брать её на себя тоже не торопился. Падал снежок, светило неяркое зимнее солнце, я шла рядом с близким (близким?, близким!) человеком, чего ещё нужно было желать для счастья? И не рассказывайте мне про смерть духа в мещанстве, не хочу высокоморальных рассуждений, хватит!
В ресторане 'Волга' были, оказывается, комплексные обеды за рубль десять. Я хоть и противилась всему этому буржуазному шику, согласилась пообедать именно в 'Волге', высчитав, что переплачу всего примерно полтинник по сравнению с обедом в студенческой столовой, да и то вчера шесть рублей ни за что получила. Зря и беспокоилась: заплатить за себя самостоятельно Август мне не позволил, конечно.
– Нет, в самом деле, скажи: куёшь ты их, что ли?
– Давайте решим, что кую, и покончим с меркантильными вопросами.
– А с твоей христианской совестью эта склонность к красивой жизни нормально сочетается? Как же идеалы Льва Толстого: одеться в рубище и подпоясаться верёвочкой?
– Ты путаешь, Ника: Толстого от церкви как раз отлучили.
– Вот видишь: великого писателя и гуманиста отлучили от церкви твои мракобесы! Лишний довод не в их пользу. Что, нечем крыть? А!
– вдруг сообразила я, развеселившись.
– Догадалась! Ты оттого... вчера ночью... проявил такое рыцарство, что мы не венчаны, правда?
– Я об этом не подумал, - признался Август.
– То есть не держал в уме, но, конечно, если вспомнить об этом, это - тоже причина.
– Вот уж не надейся!
– Милая моя!
– проговорил мой спутник с внезапной острой тоской.
– Если бы я вообще хоть на что-то мог надеяться!
Я положила вилку. Заглянула ему в глаза.
– Отчего так?
– спросила.
– Отчего? Разве у вас в городе нет педвуза, разве нельзя перевестись? Хоть и заново поступлю, на первый курс... Отчего ты даже думать себе и мне запрещаешь о том, что возможно? Брось тосковать, на тебе лица нет: вон, даже морщинка на лбу появилась... Хочешь, не пойдем мы на этот их дурацкий 'экватор', а просто ко мне домой поедем?
– Нет, я боюсь...
– Меня?
– насмешливо уточнила я.
–
– Нет, увы: ты именно ходячая машина для чтения морали...
– Я вздохнула и не удержалась от ещё одной порции насмешки: - Вот как, однако, выродились христиане: раньше не боялись львов и распятия, а теперь боятся слабой девушки! Сколько тебе на самом деле лет, Август?
– Что значит 'сколько лет на самом деле'? (Мой спутник будто чуть побледнел.)
– Двадцать семь или сто двадцать семь? Ты настолько старомоден во всём, уж прости, от взглядов до манер, что иногда кажется, будто ты сам Гришку Распутина ухлопал из револьвера, а не твой далёкий предок. Хотя нет, куда тебе! Тебе бы убивать боженька не разрешил...
Август откинулся на спинку стула, насмешливо за мной наблюдая.
– Ну, что ещё!
– возмутилась я.
– Цветы на мне выросли, что ли? Судя по тебе, так целые деревья.
– Ты всё стремишься меня обидеть, милый человек, ты уже так много лишнего сказала из того, что по-настоящему обидно для мужчины, и всё у тебя не получается. Я тебя буду прощать - бесконечно.
– Не отличаюсь твоим терпением, - ответила я с нарочитой резкостью.
– Недаром от тебя твоя невеста убежала. Бедняжка!
– Хочешь заказать ещё чего-нибудь?
– 'Хочешь заказать ещё чего-нибудь'!
– передразнила я.
– Хочу запустить в тебя чем-нибудь и уже как-нибудь нарушить твоё бесчеловечное спокойствие, вот чего я очень хочу!
Август вместо ответа достал из портфеля свой гроссбух и углубился в чтение, мурлыкая себе под нос какую-то неизвестную мне песенку и предоставив мне пить чай без собеседника, в гордом одиночестве.
В гардеробе 'Волги' я, уже надев шубку в рукава, бросилась ему на шею и, сама не знаю отчего, заплакала.
– Прости меня, - всхлипывала я.
– Прости! Ох, намаешься ты ещё со мной в будущем...
– Если только оно будет, наше общее будущее...
– пробормотал он.
Я не дала рассуждать ему дальше, нашла его губы своими.
XXI
Отметить 'экватор' Никита приглашал к себе в деревню Лукьяново, добраться до которой можно было тремя способами: или на автобусе ? 13, а затем - пешком от конечной остановки (полчаса ходьбы), или от автовокзала на пригородном автобусе доехать до Салтыково, от которого до Лукьяново - десять минут пешего ходу, или, наконец, тормознув попутку в сторону Владимира. Все эти способы были лаконично указаны на тетрадном листе в клетку, который мне оставили подруги.
Август, ознакомившись с описанием, спрятал его в нагрудный карман пальто и сообщил, что выбирает четвёртый путь, а именно такси. Благо, их стоянку он накануне приметил в центре на Подбелке.
– Такси не поедет за город!
– ахнула я.
– Прекрасным образом оно поедет туда, куда мы скажем!
Попросив меня подождать пару минут, Август сел в машину первым и о чём-то потолковал с шофёром. Не иначе как пообещал дополнительную мзду (нет, правда, нельзя так сорить деньгами!). После, выйдя, усадил меня на заднее сиденье, заботливо открыв перед мной и закрыв за мною дверь. Сам сел на переднее (ну не дурень?).