Три года октября

Бер Игорь М.

– А что если я окажусь не прав? Что если это рук дело местного душегуба, который просто сменил свой подчерк спустя тридцать лет застоя?

– Сильно сомневаюсь, Александр Викторович. Все серийные убийцы не любят менять привычки, а те, кто это делает, дабы запутать следствие, всегда в чем-то да повторяются.

Безбородов нервно пожевав губами, подошел к столу, и, надев перчатки, повернул голову жертвы от себя, словно боясь глядеть ей в лицо. На самом же деле, ему хотелось взглянуть на следы удушения.

– Первое отличие: судя по четким следам рук на

шее, можно с уверенность сказать, что убийца дезорганизован, вероятно, убийство не было главной целью преступления. Вязовский душитель же использовал одно и то же орудие убийства – бельевую веревку или же капроновый жгут. Если убийство было не основной целью убийцы, тогда велика вероятность, что преступление произошло на сексуальной почве, а это приводит нас ко второму отличию: наш маньяк никогда не акцентировал свой интерес к сексу. По крайней мере, не делал этого напрямую. Учитывая, что прошло уже тридцать лет с момента последнего покушения, и все мы не молодеем, нет причин считать, что душитель с годами стал сексуально активен. И третье отличие, видное невооруженным взглядом: маньяк выбирал в качестве жертв женщин от двадцати пяти до сорока пяти лет. Эта же совсем еще ребенок.

– Я полностью согласен с профессором, – заговорил я, и оба специалиста с недоумением взглянули на меня, словно видя впервые. – Вязовский маньяк, точно так же как и знаменитый Джек-Потрошитель, охотился на женщин с пониженной социальной ответственностью.

– Тебе это откуда знать? Ты в девяностые пешком под столом ходим, – проворчал Безбородов.

– Мне об этом Федор Дмитриевич Пахомов рассказывал.

– Ну, Федька, ну балабол!

– Так-так-так, очень занятно! – с искренним интересом произнес Лихман. – Я весь внимание.

– Так вот, – продолжил я слегка смущенный интересом судмедэксперта, – одна из жертв была пьяницей, вторая зарабатывала на жизнь своим телом, третья успела побывать в местах заключения из-за систематических краж. Это наводит на мысль, что «Федор Крюков»…

– Не называй его так! – возмутился Безбородов. – Называя убийцу шуточным прозвищем, ты принижаешь все те зверства, что он творил. Это неприемлемо по отношению к жертвам.

– Это наводит на мысль, что Вязовский маньяк считал себя борцом за нравственность. Вполне вероятно, что он был прихожанином какой-то церкви. Наверняка верил, что убивая очередную женщину он спасал ее от дальнейшей жизни во грехе, другими словами – спасал их души.

– Во-первых, ни в Старых Вязах, ни в Малых Березах, ни в Плакучих Ивах не было и нет церквей, они есть только в городе, – зарубил на корню мою версию Безбородов. – У нас в поселке только два вида людей: атеисты и коммунисты. А во-вторых, все эти разговоры о преступлениях тридцатилетней давности не приближают нас к поимке данного преступника.

– А мне вот очень нравится ход мыслей вашего помощника, Александр Викторович. Кто знает, возможно, смерть этой девочки будет не напрасной, и она станет толчком для поимки вашегообезличенного душителя спустя столько лет. И в мире станет на одного неизвестного Джека-Потрошителя

или же Зодиака меньше, и на одного установленного Чикатило или же Сливко больше.

Дальнейшие семь часов осмотра тела и вскрытия прошли в относительном молчании, за исключением тех моментов, когда Лихман, включив диктофон, записывал важные и общие замечания. Я фотографировал тело, приближаясь к столу, только когда судмедэксперт просил меня сделать крупный план какой-нибудь части тела. В остальном я старался держаться подальше от секционного стола и глядел в потолок или же под ноги. Безбородов тоже отошел в сторону, позволив Лихману беспрепятственно кружить вокруг стола, но и ему приходилось подходить ближе, держа пакет в руках, в которые погружались то локон волос убитой, но грязь из-под ногтей, то палочки с мазками из ротовой полости и интимных мест, то содержимое желудка…

К концу работы можно было сказать наверняка: девушку убили голыми руками, перед смертью она была изнасилована, судя по отсутствию других ран и синяков, большую часть времени она была в бессознательном состоянии. А раз она позволила себя усыпить, выходило, что она была слишком безрассудной и доверчивой, либо знала своего убийцу. В пользу этой версии также говорили и остатки не переваренной пищи, найденной в желудке. Похоже, убийца, прежде чем совершить свой жестокий поступок угостил свою жертву едой. Предположительно, именно в ней и находилось снотворное.

Домой я вернулся поздней ночью, а потому вдвойне удивительнее было то, что у дверей моей квартиры меня ждала гостья. Это была «ковбойша» – подруга покойной. Имени я ее не знал, а потому произнес общее приветствие и поинтересовался, что она делала у моей двери.

– Это она? Это и вправду она?! – с нотками страха, готовыми перейти в истерику закричала она?

– Тише, тише! – я оглядел тускло освещенный коридор, в надежде не услышать скрип соседних дверей и увидеть выглядывающие сонные недовольные лица. – Тебе лучше пойти домой и лечь спать.

– Сначала скажи мне, что это не она!

Такого я сказать не мог, и она прочитала ответ на моем лице. Тогда из ее груди вырвался стон, затем плач и она начала медленно оседать на пол. Я подхватил ее одной рукой, другой отворил дверь ключом и, как только включил дверь в квартире, завел ее внутрь. Стоило моей двери закрыться, как я услышал скрип минимум двух соседских дверей.

– Кому, бл..дь, не спится! Совесть имейте! – раздался грозный мужской рык. Кто-то другой его поддержал еще одним крепким словцом, после чего все снова стихло.

Усадив гостью на кровать, я налил воды из чайника и предложил ее выпить. «Пастушка» схватила стакан трясущимися руками и с трудом сделала пару глотков. Глаза над стеклянной гранью пристально глядели на меня. Черная тушь растеклась по щекам. Бледная рука осторожно вернула стакан, после чего вытерла влажные губы, размазывая алую помаду.

– Ее убили? – хрипло спросила она. – Убили, да?

– Ты кого-нибудь подозреваешь? – я воспользовался еврейским методом ответа на вопрос, задав свой.