Три года октября
Шрифт:
– Спасибо, я сам справляюсь, – буркнул я, подчеркнуто выражая свое дурное настроение.
– Я вижу, ты уже сделал львиную долю работы. Осталось всего ничего, – продолжил Безбородов, в упор не замечая моей злобы в свой адрес. – Судя по тому, что ты принялся за дело, вчерашняя беседа с Лихманом закончилась ничем.
Я отключил аппарат и, наконец, зло уставился на патанатома.
– Вы ничего не хотите мне объяснить?!
– Хочу. Но вначале мне бы хотелось услышать от тебя суть претензии.
– Вы ведь знали, что Краснов принимал наркотики!
– Знал, –
– И почему же вы мне не рассказали об этом?! – я не знал, что меня бесило в тот момент больше: невозмутимость профессора или запах его одеколона.
– А какое это имеет отношение к нашему вопросу?
– Прямое отношение! – уже кричал я. – Знай, я об этом, я не стал бы в рабочее время ехать в город на встречу к судмедэксперту! А еще я не стал бы чувствовать себя полным идиотом на протяжении всего обратного пути!
– Я более чем уверен, что данная инъекция послужила истиной причиной смерти нашего коллеги.
– Да никто и не спорит с этим! Та дрянь, что он принимал и возымела свой негативный эффект на сердце, от этого он и скончался.
Безбородов отрицательно покачал головой, словно подросток, которому кажется, что он знает все гораздо лучше своих родителей.
– Здесь важное понимать, что Краснов был наркоманом, но он давно очистился. Если в его организм за последнюю неделю и попал какой-нибудь опиоид, введен он был сторонним лицом.
– Вы сами себя слышите?! Вы пытаетесь оправдать свою дедуктивную ошибку, глупейшим способом!
– И вовсе он не глупейший! – заартачился вредный старик. – Я верю в то, что заявляю!
– Тогда, почему вы попросили Лихмана скрыть факт употребления покойным опиоидных веществ?
Безбородов помолчал с мгновение, прежде чем выдохнуть и произнести:
– Вот он балабол обрезанный, холестерин ему в сосуды. Ведь обещал никому не рассказывать.
Я не стал комментировать его слова, ожидая пока он сам не продолжит.
– Я предполагал, что в крови или же других биоматериалах Краснова, взятых на анализ, могут быть выявлены следы распада героина: 6-моноацетилморфин, морфин и его конъюгаты. А это привело бы к тому, что страховая компания не стала бы выплачивать деньги, предназначенные его родственникам. А вернее родственнице…
– Вам-то какое до этого дело? – спросил я, понимая, что многозначительное молчание затянулось.
– Видишь ли, мать Краснова – Степанида, – была моей первой любовью. Даже больше, моей первой женщиной. – Сам того не ожидая, но меня смутила искренность Безбородова и я отвел взгляд в сторону. – Сейчас она полностью парализована и доживает свой век в городской больнице. При ней есть сиделка, чьи услуги полностью покрывал сын из своей заработной платы. После его смерти, Стеша превратится в обузу и о личной сиделке можно будет забыть. Но благодаря страховым деньгам, который перейдут ей как к единственной наследнице, она сможет и дальше получать должный уход. И этой суммы должно хватить на несколько лет, в течение которых, я молюсь, она тихо и мирно
Мне было понятно, хотя я и не стал говорить этого вслух. Все потому, что я по-прежнему был зол.
– Вам нужно было рассказать об этом раньше. Тогда мне бы не пришлось ехать к Лихману.
– Так я ж тебя предупреждал, что никто тебе не поверит.
– Я ведь не знал, что за вашими словами скрывался столь важный нюанс, о котором вы только сейчас решились поведать мне.
– Повторюсь, я все еще считаю, что смерть Краснова была насильственной…
– Сделайте мне одолжение.
– Какое?
– Просто замолчите. И не поднимайте больше этой темы.
Безбородов пожевал губами, затем пожал плечами и нехотя кивнул.
– Давайте закончим, наконец, со всеми процедурами. Его тело давно пора придать земле.
Работая в кабинете с документами, я включил электрический чайник, желая согреться чашкой растворимого кофе. Было прохладно, отопление пока не включили, а кондиционер, при работе в режиме «тепло» выкашливал из себя одну лишь пыль. Поэтому, единственным источником тепла на рабочем месте были горячие напитки.
Я был один, по той причине, что Безбородов ушел в отделение хирургии. Как правило, результаты биопсии забирали те врачи, которые их заказывали, но для хирурга Безбородов частенько делал исключение. И хотя он не распространялся о мотивах своей благосклонности именно к этому нашему коллеге, я знал тому причины. Нарды. Они частенько играли в эту игру, при этом тщательно вели счет проигрышей и побед. По слухам, у хирурга было на одну победу больше, чем у танатолога.
Я только налил в чашку кипяток, когда за дверью зазвучали постукивания приближающихся шагов. Судя по их осторожности и звонкости, наше отделение решила посетить некая дама. Спрятав чашку за аквариумом, я подошел к двери и распахнул ее.
Молодая женщина, готовая уже постучать, испугано отшатнулась. В одной руке она держала кулек. Свободная ладонь сжалась на предплечье, то ли в защитном рефлексе, то ли в попытке согреться. Большие светло-серые глаза смотрели на меня с настороженностью. Пухлые губы слегка приоткрылись, чтобы спустя мгновение захлопнуться вновь. На удивление «живые» брови согнулись «домиком», на щеках проступил румянец.
Какое-то время мы молча глядели друг на друга. Она с настороженностью. Я с восхищением.
Вы считаете, что любовь с первого взгляда – чушь полная? И я с вами соглашусь. И все же я был заворожен красотой и женственностью незнакомки. Такого я не испытывал даже во времена разгара романа с бывшей женой. Было в этой молодой женщине что-то настолько притягательное, что мне хотелось прижать ее к себе и долго вслушиваться в стук ее сердца и вдыхать аромат ее волос. Да, она была не из тех женщин, что пробуждает животные инстинкты к размножению. Она была той, кому хочется посвящать стихи, готовить завтраки ранним утром, дарить подарки, зная, что они будут напоминать ей о тебе.