Три года октября
Шрифт:
– Алексей, я её знаю. Она хорошая женщина и дети у нее не плохие. Они не заслуживают быть наказанными.
– Хорошие люди не способны на убийство, – решительно заявил я. – К тому же закон един для всех. Я буду обязан доложить о собранных уликах, и пусть суд решит: виновны они или нет.
– Даже если я скажу, что Краснов избивал их систематически и отбирал все деньги? – Она глядела на меня пристально, почти умоляюще.
– Если он плохо относился к ним…
– Не плохо, а ужасно!
– Если он ужасноотносился к ним, тогда она сможет рассчитывать на снисхождение
– Нет, именно вамрешать их судьбу. Это работа полиции, и если дело не ведется, тогда ничего не стоит просто умолчать о ваших догадках. Кому от этого будет хуже? Они уж точно не серийные убийцы.
– Почему ты их защищаешь? – я повысил голос. Ничего не мог с собой поделать. – Она ведь была любовницей Краснова, когда вы состояли с ним в браке!
– Я знаю. Не думай, что ты поведал мне страшную тайну. Она сама мне обо всем рассказала.
Я был поражен ее словами. Но это было только начало. Дальше меня ожидали куда более шокирующие признания.
– Почему?
– Потому что знала, какой Анатолий человек. Ей было меня жалко. Ей хотелось открыть мне глаза. И у нее это получилось. – Евгения вновь перешла на спокойный тон, граничащий с шепотом. – Сперва я не хотела ей верить, но некоторые подробности, связанные тогда с еще моим мужем, заставили меня убедиться в её искренности. Не окончательно, но достаточно, чтобы задуматься и перейти к решительным действиям. Я решила поговорить с Толей. И этот разговор завершился огромным скандалом и рукоприкладством. Затем от Нины я узнала, что на следующий день Краснов избил и её. Досталось и близнецам, которые пытались вступиться за мать.
Ей удалось достучаться до меня, и моя неприязнь к Краснову перешла в ненависть. Будь он сейчас живой и стой передо мной, я набросился на него с кулаками. И не важно, кто бы победил.
– Мы с ней встретились в парке через пару дней. Мои синяки скрывались под одеждой, в то время как её остались на шее и лице. И если те два дня я жалела себя, то после этого стала жалеть Нину. Я сказала, что напишу на Анатолия заявление в полицию и предложила поступить ей также. Но Нина побоялась. Не столько за себя, сколько за своих сыновей. Ей не хотелось злить Краснова. И, насколько мне известно, она ни разу так и не обратилась в полицию. Страх всегда был в ней сильнее гордости. А может она привыкла к нему и не хотела терять, пусть и непутевого, но последнего мужчину, который все еще хотел ложиться с ней в постель. Кстати, это её слова, навязанные Анатолием.
Его посадили на пятнадцать суток. Я боялась истечения данного срока. Ожидала увидеть его в приступе гнева, стоящего на пороге нашей квартиры. Вернулся он совершенно в ином расположении духа. Как сейчас помню его стоящего в дверях с букетом ромашек. Он просил прощения и обещал, что больше никогда не поднимет на меня руку. А еще, что бросит Нину. Время показало, что он лгал и в том и в другом.
Спустя пару дней я позвонила Нине и предложила ей снова встретиться в парке, но она сослалась на занятость. Только потом я узнала от её сыновей, что причиной отказа были новые следы побоев.
Евгения грустно хмыкнула. Я молчал. Мне было больно видеть её столь несчастной. В те минуты я даже почувствовал что-то схожее с благодарностью к Мелентьевым за то, как они поступили с Красновым. И все же, голос праведника звучал во мне с той же непоколебимой уверенностью. Зло должно быть наказано, пусть даже делалось она во имя благих целей.
– В целом, мою историю жизни с Красновым ты знаешь. Эту часть я тебе поведала лишь для того, чтобы ты понял причины моей просьбы. Мне жаль эту женщину и её детей. Они настрадались. Я не хочу им больших страданий, чем тех, которые они уже пережили.
Она замолчала, с надеждой глядя на меня. И я хотел дать ей то, чего она просит, но не мог.
– Женя, прости меня. Я не могу…
– И ты готов пойти до конца?
– Я вынужден…
– Даже если это приведет меня на скамью подсудимых?
Вот тут меня обдало жаром. Во рту стало вязко.
– Ты о чем?
– Разве не понятно?
Мой мозг категорически не хотел принимать смысл сказанных слов. Словно меня пытались накормить традиционной едой племени с берегов Амазонки, а мой желудок противился кулинарной пытке, пытаясь исторгнуть все обратно.
– Ты…ты причастна к смерти своего бывшего мужа?
– А кто, по-твоему, подмешал в его дозу яд? Близнецы его купили, Нина мне передала, а я смешала его с наркотиком. Принимал он его только у себя дома, нигде больше. А ключи от квартиры он мне передал полгода назад, когда хотел помириться со мной. Даже не знаю, почему я их взяла. Видимо Судьба хотела, чтобы все закончилось именно так.
Теперь я уже не мог стоять на месте. Прижав ладони к лицу и вслушиваясь в биение пульса в висках, я тяжело задышал. Мне хотелось стереть себе память и не слышать того, что она говорила последние минуты. Все это было неправильно. Меня затошнило. Захотелось немедленно уйти туда, где мне могло стать лучше.
– Это какое-то сумасшествие, – пробормотал я.
– Алексей, взгляни на меня.
Я помотал головой, затем отнял ладони от лица и посмотрел в потолок. Перед глазами плясали темные пятна. Казалось, им было весело кружиться то в одну сторону, то в другую. Евгения попыталась прикоснуться ко мне, но я отступил на шаг назад.
– Не отталкивай меня, прошу. Я знаю, что мы виноваты, но также знаю, что у нас не было другого выхода.
– У неё может и не было, а у тебя?! – выдавил я из себя со злобой. – Каковы были твои причины, а?! Неужели только прошлые обиды?!
– Нет, – не стала она лгать. – Он не поднимал на меня руки с тех пор, как мы перестали жить вместе. Мои причины были скорее материальными. Он ведь хотел отсудить у меня половину денег, полученных от продажи картин. Я была морально и физически истощена судебными тяжбами, он же, как вампир, черпал в них силу.
– Нужно было дать ему желаемое.
– И расстаться с частью того, что я заработала с трудом не благодаря, а вопреки ему? Нет уж. Уж лучше я бы отдала половину Мелентьевым или просто пустила по ветру.