Три года октября

Бер Игорь М.

– Я плачу ему ежечасно, а потому поторопись. Сделай дело – выдай тело.

Я не стал сообщать ему, что одеванием будет заниматься другой человек. Чем меньше знают подобные ему типы людей, тем лучше. Как только он покинул кабинет, я позвонил санитару Остапу и сообщил о своем желании видеть его.

Прибыл он спустя пять минут. Еще через минут десять, покойник был одет и вывезен на каталке из прозекторской. Я же решил вернуться к прерванному гистологическому исследованию, когда моё внимание привлекла пачка салфеток, которые лежали не на своем месте.

А именно – на полу. Видимо, Остап столь усердно занимался уборкой, что нечаянно задел столешницу. Как оказалось чуть позже, не её одну.

Подняв с пола пакетик салфеток и положив их на место, моё внимание привлекла бирка на ноге покойника. В области желудка я тут же почувствовал ноющую боль и тепло. А всему виной было имя на бирке. Она полностью соответствовало тому, что я вписывал в свидетельство о смерти и которое успел выдать.

– Остап!

Звуки скольжения мокрой тряпки по полу прекратились. Он занимался уборкой коридора у самих дверей в секционный зал. А потому его голова пролезла в щель двери практически сразу после моего зова.

– Да, доктор Родионов?

– Ты разве не выдал тело Леонида Попова родственнику?

– Выдал.

Мое сердце забилось чаще.

– А это кто?

– Это? – переспросил Остап, входя целиком в зал. – Это Валерий….как бишь его…Протасевич.

– Подойди, пожалуйста, ко мне и прочитай имя на бирке, – как можно спокойнее произнес я.

Санитар послушно выполнил мою просьбу. Как только он прочел имя, его лицо покрылось красными пятнами, глаза стали шире, а брови взмыли вверх.

– Это…это какая-то ошибка.

Пока он пытался найти слова в своё оправдание, я скинул простынь с лица мертвеца. Заполняя бумаги, я не слишком всматривался в лицо, изображенное в паспорте. И все же, я примерно помнил, как должен был выглядеть Леонид Попов.

Человек на каталке оказался его точной копией. Разве что бледнее и худее.

– Ты выдал не то тело, – констатировал я. В голове моей уже мелькали образы с кричащим главврачом, с разочарованным Безбородовым, с судебными разбирательствами, с занесением выговора в моё личное дело или даже с увольнением и запретом на занимание врачебной должности на всей территории страны. И пусть не я занимался выдачей, моя вина была очевидной. Не доглядел, не перепроверил, не предвидел…

– Похоже, я перепутал их истории болезней. Во время уборки уронил их…, Я все исправлю! – запинаясь, промолвил молодой санитар. – Я мигом поеду и найду того человека, кому я выдал Протосевича.

– Куда? – я схватил его за локоть, прежде чем он успел кинуться сломя голову из прозекторской. – Оставайся здесь. Я сам со всем разберусь. От тебя я потребую только две вещи.

– Да, все что угодно! – затараторил Остап, немного расслабившись, поняв, что устранением его ошибки займется кто-то другой.

– Первое – задержи родственников Протосевича, если они придут за его телом до моего возвращения. Придумай что-нибудь. И, второе – у тебя есть машина?

– Да, белые «Жигули».

– Дай мне ключи. Я поеду на ней.

Пешком будет сложнее.

– Конечно-конечно.

Трясущимися руками он быстро исследовал оба кармана вначале халата, затем и брюк, и вложил ключи в мою ладонь.

Не теряя больше ни секунды времени, я поспешил на улицу. На больничной парковке стояло около пяти машин, четыре из которых принадлежали отечественному автопрому. К счастью, среди них были только одни белые «Жигули». Воспользовавшись ключом, я влез в салон автомобиля, затем, нажав на педаль газа, выехал с парковки в сторону сельского кладбища.

Всю дорогу я был на взводе. Нервы трясли все моё тело, как электрические разряды. Больше всего я боялся, что опоздаю и найду пустой погост со свежей могилой. Почему-то я был почти уверен, что родственник Попова сразу же отправится хоронить его, без панихиды и прочих ритуалов. Умерший явно был не любимым дедом – а обузой, от которой хотели избавиться как можно скорее.

Я оказался прав. Остановив машину у ворот кладбища, я сломя голову поспешил к группе живыхлюдей, что стояли у свежевскопанной могилы. Гроб как раз готовили к погружению в яму.

– Стойте! – закричал я, с трудом лавируя между крестами, плитами, кустами и кореньями.

Внук Попова, в тот момент, разговаривавший по телефону, быстро попрощался с собеседником и отключился от связи. Сделав знак троим мужикам продолжать погребение, направился в мою сторону.

– Прекратите погребение немедленно! – потребовал я, как только оказался лицом к лицу с человеком, произведшим на меня с самого начала неприятное впечатление.

– На каком основании ты здесь командуешь? – огрызнулся внук умершего.

– Вы хоть взглянули на своего деда, перед тем как заколачивать крышку гроба?

– Ты снова про грим и качество работы? Да, всё путём. Хорошо поработали, молодцы. Но платить за это я не стану. Я об этом не просил.

Зазвонил мой телефон. Это был Остап. Я решил ответить. Не столько потому, что считал звонок важным, сколько для того, чтобы после разговора включить диктофон. Нашу беседу с Поповым младшим я посчитал необходимой быть записанной.

Санитар был в панике. Родственники Протосевича прибыли сразу же после моего отъезда. Остап в большей части от балды накидал им список необходимых вещей. Они вроде не заподозрили неладное, и все же он был сильно взволнован. Я пообещал, что буду прежде, чем они вернуться вновь, после чего завершил вызов и включил диктофон.

– Это не ваш дедушка! – продолжил я разговор с Поповым. – Вы хороните совершенно другого человека!

По лицу мужчины я не заметил ни капли удивление. Он по-прежнему был раздражен из-за моего приезда и только.

– Что ваша богадельня мне выдала, то я и забрал. А теперь пойди прочь. У меня сжатые сроки. – Попов повернулся ко мне спиной и дал указание гробовщикам поторопиться.

Я схватил его за предплечье, развернул к себе лицом, из-за чего получил сильный толчок в грудь. Мне с трудом удалось удержаться на ногах.