Три года октября
Шрифт:
Весь поселок был пустынным. Все справившие праздничную ночь мирно спали в свой законный выходной. И, удивительно, что нашелся человек, который в такой день и такой час предпочел сну прогулку у ручья.
– Он сообщил точное место, где видел кота, похожего на Тимофея? – спросил я. Мы шли быстрым шагом, утопая в белом девственном снегу. Ночью он шел беспрерывно, а потому землю обволокло сугробами. Идти становилось сложнее с каждым шагом.
– Совсем близко от металлического моста, – отозвался Пахомов, глядя перед собой и стойко борясь с дрожью
В тот момент я не понял истинного значения его слов. Мне казалось, что речь шла о прошлом разе, когда кот получил свои травмы. Правда же оказалась куда трагичнее.
Мы продолжали идти вперед, первыми оставляя следы на белом покрывале января. Сопровождали нас только чистый морозный воздух и тишина. Спустя время, Пахомов задышал тяжелее. Кода же я спросил, всё ли с ним в порядке, он только кивнул, продолжая цепляться взглядом за горизонт. Тогда же я вспомнил и про таблетки, которые он принимал для сердечнососудистой системы.
– Вы их взяли с собой?
– Все хорошо, Алексей. Давай прибавим шаг.
Я расценил его слова, как положительный ответ. Но на душе мне стало неспокойно не только за Тимофея, но и за Пахомова.
И вот вдали замаячил противоположный берег реки и мост, что соединял две стороны. И около моста кто-то стоял. Логически рассудив, я пришел к выводу, что это был звонящий. С расстояния, что нас от него отдаляло, я пока не мог сказать: знал я этого человека или же нет. А вот то, что в его руках был какой-то мешок, мне было видно и издали. Я предположил, что в мешке должен был быть труп обнаруженного им кота.
Я ошибался.
Пахомов ускорился, и я последовал его примеру. Когда же я, наконец, смог разглядеть человека с мешком, я приостановился. Сердце учащенно забилось. Мне стало немного жутко и даже страшно. Наверное, тогда у меня сработало предчувствие. И оно не сулило нам ничего хорошего.
– Подкорытов, – прошептал я, затем снова перешел на бег. В какой-то момент я даже опередил Пахомова, оставив его позади.
В этот же момент злопамятный подлец, стоящий фронтально к нам, развернулся на сто восемьдесят градусов и полез на водонапорную трубу, а с нее уже ступил на шаткий металлический мост. Тогда же я обратил внимание, что его мешок не был пуст и, что самое ужасное – внутри кто-то пытался вырваться наружу.
– Стой! – закричал я, продолжая бег. Мои слова не возымели должного эффекта. Подкорытов вприпрыжку спешил дальше, перескакивая те участки моста, на которых отсутствовали перекладины. И только примерно на середине, он остановился и вновь повернулся к нам лицом. Рука с мешком вытянулась в сторону, локоть оперся о перила, а мешок завис над проточной водой. На его лице расплылась зловещая самодовольная улыбка.
Я добрался до моста и уже хотел последовать за ним, но крик парня заставил меня остановиться:
– Еще шаг и я его брошу в воду!
Берега реки были покрыты снегом. Края заиндевели, но основная часть потока оставалась нетронутой льдом. Я
– Нет! Тимофей! – раздался вопль Пахомова у меня за спиной.
Я приподнял руки и сделал шаг назад.
– Иван, не делай глупостей.
– Пошёл ты! – огрызнулся он. – Я тебя не звал. Старик должен был сам прийти!
– Отпусти кота. Он ни в чём не виноват.
– А я его и не виню. Виноваты вы двое! – Подкорытов шмыгнул, вытерев нос рукавом.
Пахомов поравнялся со мной. Он хотел последовать и дальше, но я перегородил ему путь рукой.
– Ванюша, сынок, верни мне, пожалуйста Тимошку, – взмолился Федор Дмитриевич вытянув в мольбе руки вперед.
– Верну, – кивнул Подкорытов, снова шмыгнув носом. – Но вначале я хочу, чтобы кто-то из вас попросил у меня прощения. А желательно – оба.
Я понял, что это всего лишь жестокая игра подростка и наши раскаянья и мольбы не разжалобят его, а наоборот – раззадорят. В отличие от меня, Пахомов был готов на все ради своего питомца. Он с трудом опустился на колени и сплел пальцы перед лицом.
– Прошу тебя, умоляю. Верни мне Тимофея. Я прошу прощения за все свои слова и действия, которые причинили тебе боль. Я делал это не со зла. Умоляю, отпусти Тимофея.
Пахомов зарыдал. И слезы старика разрывали мое сердце на части. Я еще ни разу в своей жизни не был так близок к совершению убийства. Мое лицо пылало от гнева. Я, с трудом сдерживая крик ненависти в груди, произнес сквозь сжатые зубы:
– Подумай хорошенько, прежде чем ты совершишь самую большую ошибку в своей жизни. Если с котом что-то случиться, тогда я сделаю все от себя зависящее, чтобы превратить твою жизнь в кошмар. Год в заключении покажется тебе детским садом.
– Ты не в том положении, чтобы мне угрожать! – закричал тот, срываясь на фальцет. Мои слова его напугали. Но радоваться пока не было причин. На страх люди по-разному реагируют. Кто-то просит прощения и обещает исправиться. А кто-то, словно крыса, зажатая в углу, кидается в атаку. – Я тебя не боюсь! Это ты должен бояться меня! Потому что, я вначале отомщу старику, затем по серьезному займусь тобой. Я еще не начинал даже! Ты пожалеешь, что вообще приехал в наш поселок. Понял ты, трупоед чёртов!
– Ванечка, родненький мой, верни Тимошку, Христом богом молю. – Пахомов продолжал стоять на коленях в снегу. В его возрасте – это было чревато большими осложнениями. Я попытался его взять под локоть и помочь подняться, но он решительно отклонил мою помощь. – Он ведь все, что у меня есть. Смилуйся над стариком. Позволь нам мирно дожить свой век на этой земле. Нам обоим не так много-то и осталось.
Губы Подкарытова вновь растянулись в плотоядной ухмылке. В отличие от меня, Пахомов действовал так, как он себе и представлял, задумывая свой подлый поступок. Кот в мешке, обессилев, перестал вырываться и теперь просто жалобно мяукал, уткнувшись мордочкой в ворсистую ткань.