Три мешка хитростей
Шрифт:
– Дочка Клавдии Васильевны, младшая. Меня долго в Москве не было, жила с мужем на погранзаставе. Приехала, а мать какую-то чушь несет… Деньги, Рюриков… Имейте в виду, дорогая, если надеетесь получить квартирку, то абсолютно зря! Знаем, знаем таких благодетелей – сначала запудрят мозги, копейки дадут, а потом бумажку подписать подсунут – и все, прощай жилплощадь!
– У меня есть квартира, – вяло сопротивлялась Валентина.
– Ага, у Муньки в заду, на «какашкиных двориках», – хмыкнула я, – а у моей матери Таганка, самый центр, лакомый
– Погоди, – устало сказала Валентина, – никто никого обмануть не хочет. Ей действительно Рюриков деньги шлет.
– Врешь!
– Хочешь, он тебе сам подтвердит?
– Кто? – изумилась я.
– Ярослав!
– Где же я его увижу?
– Он тут сидит, в колонии – на поселении.
– Врешь!
Валентина усмехнулась:
– Ты какие-нибудь другие слова знаешь? Или на твоей погранзаставе только этот глагол известен. Заладила: врешь, врешь.
– А ты не ври!
– Да правду говорю, здесь Рюриков, в воскресение увидеть сможешь, а насчет бабки… В общем, слушай…
ГЛАВА 25
Валентина работает в колонии, или, как ее называют официально, в учреждении, почти десять лет. Сидит в бухгалтерии. Платят тут хоть и мало, зато регулярно, и дают льготы: бесплатный проезд в городском транспорте и скидки по оплате коммунальных услуг. Семьи у женщины нет, пыталась несколько раз устроить личную жизнь, да попусту, кавалеры попадались никудышные, сильно пьющие… Так и жила бобылкой.
В колонии, где Валя сводит дебет с кредитом, серьезных преступников нет, здесь только те, кто скоро окончательно выйдет на свободу. Собственно говоря, это не исправительно-трудовое заведение, а поселение. Пять дней в неделю заключенные работают за колючей проволокой и живут в бараке, а на субботу и воскресенье их, как правило, отпускают домой, впрочем, кое-кто ухитряется побывать в родных стенах и во время рабочей недели. Находятся тут одни москвичи…
Три года тому назад сюда из Коломны перевели Ярослава Рюрикова, малоразговорчивого, даже угрюмого мужика с худым, каким-то изможденным лицом. Валентина не общалась с заключенными, ее дело – бухгалтерия. Но однажды накануне сдачи годового отчета ей пришлось придти на работу в субботу. Колония была пуста, только на лавочке сидел Рюриков. Валечка прошла мимо него и увидела, как мужик глубоко вдохнул дым от ее сигареты.
– Хочешь закурить? – спросила женщина.
Ярослав настороженно кивнул. Негласные правила зоны предписывают: ни у кого ничего не просить и ни у кого ничего не брать…
Валентина протянула початую пачку «Золотой Явы», Рюриков аккуратно вытащил одну сигаретку.
– Бери все, – разрешила женщина.
Отчего-то ей стало жаль мужика. К остальным заключенным наведывались гости, да и в воскресенье они возвращались с сумками, набитыми продуктами. Ярослав же безвылазно находился в колонии, хотя тоже был москвичом.
– Спасибо, – буркнул Рюриков и спрятал «Яву» в карман старой, донельзя грязной рубашки.
– Чего же не постираешь одежду? – не выдержала Валя.
– Она чистая, – спокойно пояснил Ярослав, – просто заносилась и вид всякий потеряла.
Валентина пошла на рабочее место, но худой, какой-то изможденный мужик стоял у нее перед глазами, и цифры не хотели складываться.
На следующее утро, сама не понимая, что делает, Валя купила у метро простенькую рубашку в серо-синюю клетку и дала ее Рюрикову.
– Носи, а ту выброси.
– Не надо, – отрезал мужчина.
– Бери, бери, от чистого сердца, – настаивала бухгалтерша.
– Что я, альфонс какой, – пробурчал Ярослав, – у бабы вещи брать, небось у самой зарплата – кот наплакал, лучше детям шоколадку купи, а рубашку мужу снеси.
Валентина вздохнула:
– Одинокой живу, сама себе хозяйка… Возьми, не обижай. А если совсем даром не хочешь, то почини мне за рубашку кресло. В субботу придешь?
В колонии существовала небольшая мебельная мастерская, и Валентина знала, что Ярослав работает там столяром.
– Хорошо, – неожиданно согласился Рюриков.
В субботу он и впрямь явился к Вале. Жила женщина в бараке, на первом этаже, в крохотной комнатушке.
– Да, – вздохнул Ярослав, – чего линолеум не поменяешь? Весь сопрел уж!
– Без толку его стелить, – отмахнулась бухгалтерша, – сыро очень, за полгода сгнивает, домик-то наш на болоте стоит.
Рюриков покачал головой и взялся за инструменты. Руки у него были приделаны куда следует, кресло вмиг приобрело товарный вид. Валя угостила мастера обедом. Ярослав съел тарелку куриного супа и одобрил:
– Здорово готовишь, прямо ресторан! Больше починить нечего?
– У буфета дверцы расшатались…
Так начался их роман. Через полгода Ярик, как звала его Валя, стал чувствовать себя хозяином в маленькой комнатенке. Да он и вел себя по-хозяйски: переклеил обои, побелил потолок.
Двадцать первого января, в день рождения Вали, Ярослав сказал ей:
– Поехали.
– Куда?
– Не спрашивай, пошли.
Валечка покорно взяла любовника под руку. Они сели на автобус, добрались до «Братиславской», дошли до новенького дома, поднялись в квартиру.
– Что это? – несказанно удивилась Валя, увидав, как любовник своим ключом открывает дверь.
– Входи, – предложил Ярослав.
Они прошли на просторную кухню, где стояли только две табуретки.
– Садись, – приказал мужик и без всякой паузы добавил: – Это наша квартира.
– Чья? – недоумевала женщина.
– Твоя и моя, – спокойно пояснил мужчина, – погоди минутку.
Он пошел в комнату и вернулся, держа в руках небольшой букет:
– Уж извини, не приучен слова всякие говорить, в общем, выходи за меня замуж!