Три месяца, две недели и один день
Шрифт:
— Нормально, — потому что могло быть и хуже. Хотя впоследствии, наверное, как раз и может выясниться, что всё ужасно. Я никогда не делала того, на что согласилась, и, возможно, всё уже провалила. Что, если то, что я собираюсь оставить ребёнка с его отцом и не принимать ни малейшего участия в их совместной жизни, буквально написано у меня на лице, и выгляжу я совсем не так, как выглядела бы любая другая беременная женщина на моём месте? Тогда мы все просто зря тратим время. Особенно Дерек… Дерек, относительно которого я уже почти и забыла, как он выглядит, когда спит. И это увенчалось бы успехом, если бы он не заснул в моей больничной кровати. Такой умиротворённый, даже невзирая на следы явного в те дни недосыпа. У него из-за меня столько неприятностей, да ещё и это жесткое с моральной точки зрения, но правильное по физическим показателям отстранение. Я одна сплошная ходячая проблема. Может, мне всё равно, что обо мне подумают, но, может, не до такой степени,
Всё это в совокупности, вероятно, было самой плохой идеей на свете. Нормальная женщина в положении не приобретёт необходимые себе вещи, если увидит депрессию и несчастье на лице с рекламирующего их плаката, которое выглядит и, вероятно, даже считает себя жертвой, а не мечтает о той жизни, что уже возникла и развивается внутри неё. В разговорах с Дереком я даже не в состоянии назвать вещи своими именами. Почему, когда это действительно необходимо, я не могу открыть рот и сказать всю правду? Кто и когда сделал из меня ту, что мучает людей и, вроде бы всё осознавая, при этом испытывает странное и извращённое удовольствие, видя, как они пытаются всё наладить, найти подход, смягчить меня и спасти уже утраченное? Впрочем, я сама сделала себя таковой, едва оказалась брошенной, а впоследствии и разведённой, и в одночасье будто отключила все чувства, как последняя стерва, у которой вместо сердца лёд и сталь. Хотя почему как? Я и есть холод и железо, словно это противозаконно, испытывать моменты слабости, временами не быть счастливой и чувствовать подавленность. Вот какие убеждения приводят к тому, что люди делают то, что, возможно, не хотят, потому что слишком поздно поворачивать вспять. Но каждый принимает решение единолично и расплачивается за него тоже сам. Нечего здесь ныть, разводить сопли, сырость и уныние и рыдать в подушку по ночам, делая её влажной и неопрятной. Это удел исключительно тех, кто не может взять себя в руки и подняться. Но я не доставлю повода меня жалеть, чтобы все вокруг стали думать, что сопереживание это как раз то, что мне необходимо. Не на ту напали.
— Ты взвинченная. Вся на взводе. Вот какой я тебя сейчас вижу. Но стилист и фотограф ни за что этого не поймут. Они ведь с тобой фактически не знакомы. Уверен, для них ты просто человек, требующий особого подхода.
— Как ты…
— … понял, чем, вероятно, обусловлен твой вопрос? Это не так уж и сложно для того, кто приходился тебе мужем, не говоря уже обо всём остальном. Можешь прекратить удивляться каждый раз, что твои мысли для меня так очевидны? — Дерек смело прикасается к моему животу, и меня немного передёргивает от того, что теперь он не утруждает себя тратой времени на получение разрешения, хотя и прежде подобный вопрос я слышала лишь раз. Но я справлюсь с пренебрежением нормами морали. Больно мне не будет. Максимум неприятно из-за вторжения в личное пространство. Но это мелочи, на которые так легко закрыть глаза. А может, и нет. Потому что вмешательства бывают разными. Посреди всей этой гневной и грубой, как наждачная бумага, тишины ничто не способно перекрыть звук щелчка затвора. Звук напоминает выстрел. Я уверена, что смотрю на Дерека злобно и ожесточённо.
— Ты слышал?
— О чём ты говоришь? — он это серьёзно или просто делает вид, хотя всего минуту назад намекал на то, что между нами по-прежнему существует особенное взаимопонимание, пусть данная вероятность и вызывает во мне что-то, что напоминает панику?
— О фотографе. Он что, только что нас снял?
— Ну, даже если и так, он не рискнёт это опубликовать. Если только не хочет судебных разбирательств, разумеется. А вообще подобный снимок никого не удивит. В нём нет ничего сенсационного. Все, кому любопытно, знают о нас даже больше, чем нужно. По крайней мере, думают так.
— И поэтому меня, значит, можно фотографировать исподтишка, да ещё и отклоняясь от темы? Уподобляясь этим папарацци? Так что ли, Картер? Вот теперь это точно закончено, — я ударяю его по правой руке, чтобы, перестав смотреть на меня так мягко, дружелюбно и по-серьёзному спокойно и уравновешенно, он наконец отошёл подальше. Лицо, охваченное постоянной в моём присутствии тревожностью, становится совсем уж хмурым и безрадостным, что вызывает странные ощущения в моём сердце. Совсем не те, на какие я, если честно, рассчитывала. Не думаю, что удовлетворённость произведённым эффектом чувствуется такой затрудняющей наполнение лёгких необходимым для жизни кислородом.
— Ты устраиваешь сцену. И что именно закончено? —
— Всё это. Я здесь из-за тебя, так что ты с ними и разбирайся.
— Из-за меня? — его рот искажается в печальной гримасе, а глаза становятся пустыми и ничего не выражающими, — я тебя сюда не тащил и делать ничего не заставлял.
— Ты на меня давил.
— По-твоему, тебя так легко к чему-либо принудить? Я лишь сказал то, что ты хотела услышать. Всё остальное ты сделала сама. И выглядела так, будто это сделало тебя счастливой. А я только этого и желал. И всё ещё желаю.
— Ну, ты ошибся.
— Очевидно, ещё тогда, когда думал, что спать с собственной женой это то, что без чего не обходится ни один нормальный брак, когда в нём всё хорошо.
— У нас так и было, — прежде нам ещё не доводилось откровенно ругаться даже после брака. То, что сейчас мы в состоянии, опасном близком к тому, чтобы начать орать друг на друга, кажется мне неправильным? — Просто стоило всегда использовать презерватив. Ты знал, что я ещё не готова, — всего один раз, один незащищённый секс, и вот я здесь. И неважно, что я неоднократно говорила, что надо подождать.
— Ну извини, ледяная королева, что рядом с тобой я порой забывал обо всём на свете, — с поражением и тоской устало выдыхает Дерек, но наряду с этим в его голосе есть и злая нотка, которая и даёт мне понять, что он вовсе не просит о прощении, как может показаться на первый взгляд. Возможно, он разучился делать это. Подобно мне, никогда и не умевшей. И соответственно впоследствии передавшей ему только плохое.
— Обойдусь уж как-нибудь без твоих извинений. Просто заставь его удалить этот снимок. А потом отвези меня куда-нибудь поесть.
Глава восемнадцатая
— Мы слишком много думаем и слишком мало чувствуем. Таков наш мир, в котором мы сейчас живём, но больше, чем в организованности, слаженности, укладе и следовании заведённому распорядку и инструкциям, мы нуждаемся в гуманности. В том, чтобы остановиться, когда это необходимо, не пройти мимо чужого неблагополучия и помочь. Больше ума и мудрости нам нужна доброта, отзывчивость, любовь и деликатность. Без этих качеств жизнь просто станет жестокой и грубой, и всё будет потеряно. На протяжении последних пары лет я внимательно наблюдал за вашей деятельностью, и мне нравится то, насколько она открыта. То, как велико её положительное влияние на судьбы детей и подростков, попавших в сложную жизненную ситуацию, по всему миру. Кто-то наверняка скажет, что всех всё равно не спасти, что вытянуть из пропасти без исключения каждого абсолютно невозможно, но это не значит, что нужно опустить руки и перестать пытаться. Я знаю, что если объединять усилия, то даже самая, казалось бы, небольшая сумма сможет помочь добиться многого и позволит проделать фантастическую работу, благодаря которой чья-то жизнь гарантированно изменится в гораздо лучшую сторону. Я несказанно счастлив присоединиться к вам уже в качестве посла. Вместе нам под силу реально поддержать ещё большее количество людей по всему земному шару, в какой бы его точке они не находились. Теперь, когда я и сам скоро стану отцом, для меня это особенно важно. Случись что, я бы хотел, чтобы неравнодушные и отзывчивые люди, каких, я уверен, большинство, не оставили моего ребёнка один на один с его бедой. И все дети вокруг заслуживают того же самого. Независимо от происхождения, статуса и благосостояния, они всегда самый незащищённый слой населения. Нашей задачей было, есть и будет опекать их и служить им опорой, чтобы они знали, что могут на нас рассчитывать, и росли с примером перед глазами, с пониманием того, что будут должны относиться к своим детям точно также. Я с нетерпением жду, когда мы с вами выступим одной командой, способствуя усилению информированности мирового сообщества и увеличению его вовлечённости в том числе и на региональных уровнях, и заранее благодарю всех неравнодушных за их пожертвования на благое дело. А теперь слово главе организации.
Я заканчиваю свою речь, делаю глубокий вдох и под взрыв аплодисментов начинаю двигаться к лестнице, чтобы спуститься в зал и вернуться за столик к Брук. Но, бросив случайный взгляд на собравшихся здесь людей, обнаруживаю одного единственного человека, не присоединившегося к всеобщей восторженности моими словами. На самом деле он даже не сидит, а стремительно уходит, но даже со спины Лив я узнаю когда и где угодно. Но что это вообще такое? Какого чёрта, узнав, что я подтвердил своё появление на сегодняшнем вечере, несколько часами ранее она умолчала о том, что тоже сюда приедет? И как ей удалось пройти без приглашения? Моё распространяется на двоих человек, и в устной форме подразумевалось, что вторым будет она. Когда-то, являясь парой, мы так и собирались прийти.