Три Мира Надежды

Рыжов В. А.

Девчонке было лет пять или шесть, она была аваркой. Как этот, прикормленный русскими, поэт, сказавший, что “Дагестан никогда добровольно в состав России не входил, и никогда добровольно из нее не выйдет”. Конечно, если бы не русские переводы, его бы не знали даже соседи - даргинцы, кумыки, ногайцы, лезгины, лакцы

и так далее. Но Гамзатова уважали, никто тогда не осмелился наказать его. И он спокойно умер в своей постели. А Магомед Гаджиев решил, что в Дагестане не будет неприкасаемых. Воюй, помогай шахидам или плати. Иначе - смерть. Но эта девчонка… Она

и раньше все время смотрела на него. А здесь, в Праге, обнаглела окончательно: в последние дни он просто физически ощущает ее взгляд - на улице, в магазинах, хоть из дома не выходи. Вот и сейчас она словно идет

за ним. Магомед поежился и зашел в маленькое кафе.

“Нервы совсем никуда, - подумал он, заказывая чашку кофе.
– И чужое здесь все совсем. Давит. Даже воздух другой, как будто. Получу от Хатима деньги и уеду”.

Он, конечно, знал, что никуда не уедет без разрешения Хатима, но приятно было думать, что в этой жизни что-то зависит

и от него.

“Как он подчинил всех нас, - с ненавистью подумал Магомед.
– Заставил пресмыкаться перед ним в ожидании очередной подачки. Мы рискуем жизнью, мерзнем, мокнем под дождем, неделями не видим женщин. А он тяжелее кредитной карты ничего в руках не держал. А сколько молодых ребят из-за него никогда не увидят родные горы, потому что прямо из афганских лагерей их вместо Дагестана отправили в Ирак или Сирию”.

Поставив чашку с недопитым кофе на стол, он вышел на улицу. Какая-то молодая светловолосая женщина подошла, встала рядом, совсем близко, сказала что-то на малопонятном для него местном языке. Очень красивая, в другое время он, возможно, был бы повежливее, но сегодняшнее настроение совершенно не подходило для флирта.

– Не понимаю, - неприветливо буркнул он, и отвернулся.

– Да где уж тебе, - усмехнувшись, сказала женщина по-русски.
– Я говорю, что через несколько минут ты умрешь и у престола Аллаха, перед лицом Пророка, будешь отвечать за совершенные тобой преступления.

И она легонько ударила его по руке своей косметичкой. Магомед хотел схватить ее, но незнакомка ловко увернулась и теперь уже быстро шла к припаркованному неподалеку автомобилю,

а незаметно подошедший мужчина удержал его, осторожно, но крепко взяв под локоть.

– Вам, наверное, плохо?
– участливо спросил он.

– Да, плохо, - побледнев, пробормотал Магомед, чувствуя, как повисла плетью рука и онемение бежит вверх, вот-вот достанет до сердца.

– Вот сюда, - сказал добрый прохожий, усаживая его на скамейку.

– Это она, русская, - задыхаясь, сказал Магомед.

– Конечно, она, - подтвердил незнакомец.
– Русская. Дашей зовут. Золото, а не девчонка. Только один недостаток: не дает никому.

– Сообщите в полицию. И врача… Быстрее…

– Врача - это можно, - внимательно глядя по сторонам, ответил напарник убийцы.
– Смерть от сердечного приступа, надо зафиксировать. Но мне тоже пора. С Вами все в порядке, и Даша уже уехала. Приятно было познакомиться, Магомед Салихович. А “Скорую” я сейчас вызову, не беспокойтесь.

Он встал и неторопливо пошел прочь по залитой солнцем улице. Хватая воздух ртом, Магомед смотрел ему вслед, беззвучно открывая рот и пытаясь выдавить из себя хоть слово. Яркий солнечный свет резал глаза, он прикрыл их, и его сердце остановилось от ужаса: прямо перед ним стояла та самая незнакомая аварская девочка. Захрипев, Магомед грузно повалился на бок. Вдали раздалась сирена машины “Скорой помощи”.

Хатим ибн Асаф ас-Сунайян, денег от которого так и не дождался Магомед Гаджиев, прилетел в Прагу день назад. Остановился он, как обычно, в королевском люксе небольшой гостиницы, расположенной в тихом переулке близ Староместной площади.

В свое время этот отель был выбран Хатимом из чисто прагматических соображений и близость к основным достопримечательностям Праги не имела никакого значения. Дело в том, что столица Чехии, в отличие от других больших европейских городов, Хатиму почему-то совершенно не нравилась. Более того, буквально все вызывало у него отчетливое неприятие и раздражение. Открытого пространство он здесь не выносил, и потому обычно проводил время в закрытых помещениях, где ничего не напоминало о древнем и абсолютно чуждом ему городе: в безликих и космополитичных ночных клубах, дорогих итальянских либо

французских ресторанах, на представлениях варьете. В крайнем случае - смотрел американские боевики или сидел в интернете в своем номере. Единственное, что нравилось ему в Праге, и из-за чего Хатим, скрепя сердце, все-таки мирился со своим нечастым присутствием в ней - местные проститутки. Безропотное подчинение готовых к любому унижению бесстыжих и распущенных женщин чужих неверных народов доставляло ему гораздо большее наслаждение, чем половой акт с любой из четырех его жен - особ чрезвычайно достойных, очень красивых, весьма искусных и сладострастных. Но именно чешские и еще, пожалуй, украинские, жрицы любви, которые в последние годы буквально оккупировали Прагу и встречались здесь буквально на каждом шагу, нравились ему больше всех. Имелись в Праге, разумеется, также и польки, румынки, немки, цыганки, всевозможные азиатки и негритянки, но с ними Хатиму все же чего-то не хватало и было как-то менее интересно. Эту ночь он провел с бывшей учительницей украинского языка из нищей полуголодной Галиции. Хатим, как обычно, с удовольствием сбил всю спесь с этой жалкой, воображающей себя образованной, твари, показал ей, кто она такая, чего на самом деле стоит и заслуживает. Заплатил же гораздо меньше, чем она ожидала - и очень порадовался разочарованному выражению лица и полным обиды глазам этой, предвкушающей щедрое вознаграждение, распутной беленькой сучки. Которая, надеясь разжалобить его, пыталась рассказать о маленьком сыне, оставленном дома, во Львове.

“Наверное, здесь и нагуляла”, - злорадно подумал Хатим, и без всяких церемоний, пинками, вытолкал ее за дверь. Потом позвонил портье и заказал завтрак. Впереди был еще целый день, который он решил скоротать в одном из казино в центре города. На вечер назначена важная встреча в ресторане Flambee, ради которой он,

в общем-то, и прибыл сюда. А завтра к нему придет давно работающий на него Абу-Сейид Гамиль аль-Муталиб ат Зувайа - бригадир наемников, ливиец из Бенгази, через которого нужно заплатить состоящим у него на содержании боевикам. Сейчас их в Праге собралось восемнадцать человек - из Сирии, Ирака и Дагестана, прошедшие огонь и воду, безжалостные, готовые на все. Это были потенциальные командиры диверсионных групп, каждый из которых стоил десятка бесплатных необстрелянных глупых юнцов, в которых нет и, если позволит Аллах, никогда не будет недостатка. Денег он сейчас даст, конечно, совсем немного - лишь бы не разбежались и с голоду бунтовать не начали. Хатим деньги считать умеет и потому по-настоящему его подопечные будут зарабатывать только проливая кровь - свою и чужую, с взрывчаткой или автоматами в руках. В России в последние годы ваххабитов, буквально, горит земля под ногмами, поэтому на этот раз по Москве придется ударить в Европе. И на этом все, можно будет дней на десять улететь куда-нибудь на острова - развеяться, оторваться, не думать там совсем ни о чем.

“Все-таки, какая это печальная судьба - быть младшим в семье, - подумал Хатим.
– Старшие в роду встречаются с дипломатами высшего ранга и влиятельнейшими бизнесменами мира, а мне со всякой швалью общаться приходится”.

Дверь внезапно распахнулась, и в номер без стука вошли две женщины - совсем молодая, светловолосая, и постарше, с темными волосами.

– Что вы себе позволяете, шлюхи?! Пошли вон отсюда!
– повернувшись к ним, гневно нахмурил брови Хатим.

Светловолосая подошла к нему, легонько дотронулась до его груди пальцем и Хатим с выпученными от боли и ужаса глазами рухнул перед ней на колени.

– Заткнись, ублюдок, - глядя мимо него, спокойно, даже равнодушно, сказала она, и Хатим, тихо подвывая, отполз в угол.

– Посмотри, как боится он смерти!
– брезгливо глядя на него, сказала светловолосая, обращаясь к подруге. Уже на русском языке, не на английском.

– И так всегда: чем гаже человек, тем больше боится умереть, тем сильнее его страх и тем меньше достоинства сохраняет он перед Ее лицом. Достойные люди умирают легко. Но как же мало сейчас Достойных.

Она отвернулась, взяла лежащий на столе телефон Хатима и стала просматривать телефонную книгу.