Три мокрых дела

Мушинский Олег

– Киностудия? – тихо произнес Бран.

– Теперь да, – с откровенным намеком на гордость в голосе отозвался Торек.

– Так ты меня позвал, чтобы похвастаться?

Гордость в голосе Торека уступила место столь же ярко выраженному недовольству:

– К сожалению, нет. Идём.

Торек манул рукой, показывая направление. Собственно, оно тут было одно. Через всю башню проходил коридор. Он был достаточно широким, чтобы два крупных мужчины могли спокойно идти рядом, но Торек всё равно держал дистанцию, чтобы капли воды с плаща Брана не попали на его дорогой костюм. Серый с отливом,

он выглядел абсолютно новым.

– У меня тут, Бран, серьезная проблема, – на ходу сообщил Торек.

– Выкладывай, – ответил Бран. – Лучше по порядку.

– Если по порядку, то вначале всё-таки похвастаюсь. Я урвал права на ремейк фильма "Молчание ягнят".

– Поздравляю, – сказал Бран. – И что случилось с твоими ягнятами?

– С ягнятами? – переспросил Торек. – Да нет, с ягнятами ничего не случилось. Они тут вообще ни при чём. В фильме их нет. Это, если хочешь, просто образ. Аллегория, так сказать.

Бран кивнул, показывая, что принял информацию к сведению. Аллегории его не интересовали, но никогда заранее не скажешь, какая деталь укажет на преступника.

Башенный коридор заканчивался огромным проемом, ведущим в складские помещения и частично перекрытым лестницей на верхние этажи. Торек превратил склад в один большой съемочный павильон. Перед сценой, изображавшей пустую комнату, в два ряда лежали софиты. Над ними нависал кран. Чуть дальше стояла камера на треноге. Рядом с ней сидел на тележке долговязый мужчина. В полумраке Бран заметил его не сразу. Свет на территорию склада проникал лишь через маленькие окошки под самым потолком.

Мужчина курил. Увидев Брана с Тореком, он поспешно затушил сигарету и поднялся на ноги. В полосе света Бран разглядел на нём вязанный свитер с высоким воротником. На складе было прохладно. Торек махнул рукой и мужчина опустился обратно на тележку.

– А чего сцена пустая? – спросил Бран. – Все деньги на ремонт спустил?

– Да нет, денег пока хватает, – ответил Торек. – Просто сейчас должны были быть кинопробы. Актеры поговорят друг с другом, мы запишем и посмотрим, какая пара лучше смотрится в кадре. Ну, то есть, так планировалось…

– Ты же говорил, что фильм про молчание, – сказал Бран.

– Молчание – это тоже аллегория, – пояснил Торек. – Ты что, не смотрел "Молчание ягнят"?

– Нет.

– Ну ты даёшь, Бран! – сказал Торек. – А хотя бы про Ганнибала Лектера слышал?

– Тоже нет. Кто это?

– Да это же самый известный психопат и каннибал в истории кино!

– Мне их и в жизни хватило, – проворчал Бран. – С избытком.

На психопатов он вдоволь насмотрелся во время гражданской войны. Она словно магнитом притягивала безумцев с горящими глазами, начиная с идеалистов, готовых "огнём и мечом" насаждать новую справедливость, и заканчивая откровенными маньяками, пришедшими убивать в свое удовольствие. Между этими двумя крайностями была солидная прослойка в прошлом нормальных людей, у которых в уличных боях попросту сорвало крышу.

Встречались и каннибалы. Ближе к зиме правительственные войска отрезали в предгорьях два района, где засела крупная группировка ополченцев. Когда припасы подошли к концу, отчаявшиеся люди пошли на крайние меры. Некоторые – на самые крайние. Хуже

всех были братья Фальк. Втроем они держали в страхе всю округу. Ловкие и хитрые, они умудрялись вырезать даже военные патрули. Причем братья награбили столько, что этого вполне хватило бы на целый год.

Вот только Фальки охотились не ради пропитания. Для них главным удовольствием было потрошить своих жертв. Особенно тех, кого удалось захватить живыми. К тому времени, когда братьев поймали солдаты, на счету кровавой семейки было не меньше сотни трупов. Ополченцы расстреляли бы уродов на месте, но военные до самого конца держались закона и Фальки в итоге оказались в каком-то закрытом дурдоме без права даже выглянуть на волю.

– Ладно, с молчанием мне тоже всё ясно, – сказал Бран. – А где проблема?

– Наверху.

Наверх вела широкая лестница. Перила были новые, а вот ступеньки остались от старых времен. Кое-где сохранились отметины от пуль. Когда миротворцы штурмовали порт, здесь у ополченцев был один из главных узлов обороны.

Торек бодро запрыгал вверх по ступенькам. Бран широким шагом последовал за ним.

– Знаешь, – говорил на ходу Торек. – До сих пор не могу поверить, что у меня всё получилось. Урвал права практически без борьбы, а ведь это шедевр мирового уровня!

– Если это такой шедевр, то как же его тебе доверили? – усомнился Бран. – На западе закончились свои режиссеры?

– Западные нынче все по щелям сидят, – заявил в ответ Торек. – У них сейчас с искусством строго. Чуть что не так, сразу к ногтю! Причем, знаешь, вот хрен поймешь, что именно им не так. Показал что-нибудь актуальное в кадре – плохо. Выпячиваешь, мол, проблему, а кто-то из-за этого страдает, ночами не спит. Не показал – тоже плохо. Замалчиваешь, мол, а надо бороться. В общем, им безопаснее вообще не высовываться. Когда я свою заявку подавал, всего один конкурент был, да и его сожрали еще до подведения итогов.

– В каком смысле: сожрали? – спросил Бран.

Они поднялись на лестничную площадку второго этажа. Сразу от нее начинался коридор, в котором скучали двое полицейских. Однако Торек направился не к ним, а выше по ступенькам.

– Фигурально выражаясь, – ответил он Брану. – Хотя выглядело, как будто натурально! – Торек широко улыбнулся, словно бы образ пожираемого конкурента доставил ему несказанное удовольствие: – Там на него правозащитники накинулись, ну и общественность натравили. Очень своевременно, надо сказать, получилось.

– И чем он им не угодил? Или это ты подстроил?

– Нет, я тут не при чем, – сказал Торек. – Он сам против правил пошел. Затеял, понимаешь, снимать фильм про какого-то исторического трансвестита… Не припомню как его звали, да и не в этом суть, – Торек махнул рукой. – Суть в том, что зазвал он на главную роль Скарлетт О`Хара. Про нее-то ты слышал?

– Угу, – Бран кивнул. – Даже видел в кино. Симпатичная дамочка.

– Вот в том-то и проблема, что дамочка! А играть надо было трансвестита. Как это дело вскрылось, так настоящая буря поднялась. Пришлось Скарлетт каяться, прощения у общественности просить, ну и от роли, само собой, отказаться. Про режиссера и не говорю. Он, небось, счастлив был, что вообще ноги унёс.