Три недели из жизни лепилы
Шрифт:
Оказалось, способна.
Я не искал сострадания. Не ждал, что Паша обхватит меня сильными руками и зарыдает на моем плече.
— Олег, я все понял. Встречи на ебле закончились личной трагедией. Бывает. И на «а» бывает, и на «я» бывает, и на «ё» бывает. А на что ты рассчитывал? «Прощай немытая Россия», немецкий паспорт, чистенькие детки — а они все сопливые, — устроенный быт?
Я пожал плечами.
— Ни на что не рассчитывал. Просто влюбился.
Паша
— Выпей. И не надо про святое. Нет ничего святого. Необычная ситуация. Необычная обстановка. Окажись на ее месте соотечественница — пусть добрая, умная, красивая, — ты первым делом затащил бы ее в кровать. И сразу бы успокоился.
— Не то…
— Нет? Тогда дерзай! Муж не стенка — подвинется. Не упускай девку, дожми. Судя по бесконечным звонкам твоих баб, ты не самый плохой мужик в Москве. Или боишься получить по морде?
— Это подло.
— Что подло? А с тобой всегда поступали по-джентельменски?
Паша закурил «беломорину» и поморщился.
— Мы пешки. Все решается там, — он поднял вверх указательный палец, — И наследство из Австралии, и кирпич на голову. И мораль. Здесь, — он топнул ногой по вытертому линолеуму — Нет морали. Что мы со своим жалким умишком понимаем в морали? «Не убий, не укради»? Конечно — в тюрьму посадят.
— Но ведь есть что-то…
— Что? Ты пишешь никому не нужною диссертацию — валяй, защищайся. Останешься на кафедре, потом дорастешь до доцента, даст Бог, и профессора. Будешь читать никому не нужные лекции, получать ба-альшую зарплату.
Ездить по загранкам, как Батыриха. Ты этого хочешь?
— Хотел.
— Отлично! Будут бабы — много баб. Всех по очереди в одно и то же место…
— Можно в разные.
— Или во все сразу. Зачем терять голову, связываться с иностранкой, отказываться от партийной карьеры…
— Но ты же решил выйти? — Паша полгода не платил взносы, а в ночь событий на Вильнюсском телецентре публично (дело было в компании) сжег свои партбилет.
Горел, как порох.
— А мне не надо.
— А тебе ничего не надо.
— У меня все есть.
Я обвел глазами убогую мебель и трескучий черно-белый телевизор.
— Это предел твоих мечтаний?
— Предел моих мечтании — мои мечтания. По-твоему, «тачка» последней модели, квартира на Кутузовском, вилла на Южном берегу с двухмоторным катером что-то меняют? Не это делает человека счастливым. Там, за бугром, они имеют больше. А процент депрессивных состояний, суицидов, импотенции, разводов выше, чем у нас…
Я слушал вполуха и внимательно рассматривал Пашину лысину.
Говорят, что люди, лысеющие с затылка, сексуальны; на висках — много думают, а по всему черепу — много думают о своей сексуальности. Паша лысеет со лба. Он гений афоризмов.
— И
Мы ополовинили вторую бутылку.
— Не торопиться. Не загадывать. Не переживать каждую неудачу как поражение. Все, что от нас уходит, нам не нужно. Расслабься, Найдешь еще что-нибудь.
— И искать не надо.
— Ну, ты у нас заслуженный мастер спорта. По отжиманию от женского пола. Даже до нашей провинции слухи доходят. Кстати, как там Маша?
— Уволилась.
— И где теперь?
— Фуй ее знает.
— А раньше были времена…
Паша прошел в маленькую комнату. Из горы хлама в углу — рваные чемоданы, «амбушка», сломанный ларингоскоп, нунчаки, сеи — извлек расстроенную гитару. Гитару я одолжил у врача кабинета рефлексотерапии Люды Федоровой. И четвертый месяц собираюсь вернуть. Помнится, тогда Маше захотелось продемонстрировать свои музыкальные способности. Я позвонил Люде и — бухой — поперся через всю Москву. Люда баба добрая, хоть и не в моем вкусе. Дала без звука. Гитару то есть. Правда, и сама была хороша.
— Возьми гетеру, она расскажет…
— Бабушки на столе, синенькие на белом, что же мне с вами делать, с бабушками на столе? — подхватил Паша.
— И, Мальский, — я откупоривал третий «огнетушитель» — Спасибо тебе за Глашу. Умела работать… И такая у-узенькая. Мышиный глаз.
— А помнишь анекдот про холодильник? Номер один.
Паша заржал. Его старенький «УПО» при работе тихо поскрипывает. Ни дать, ни взять койка. Днем не обращаешь особого внимания, а ночью… Однажды за завтраком мы смерили друг друга протяжным уважительным взглядом.
— Ну ты силен!
— Ты, вроде, тоже ничего.
А дело было после смертоубийственной попойки, когда все четверо завалились спать, как бревна.
Паша погрустнел и задумался.
— Ты с ней окончательно завязал?
— Звонила пару раз… Ну, на фуй, себе дороже будет.
— Это точно… Какие новости на личном фронте?
— На личном фронте без перемен. Почти. Лечил тут старушку в бронхостатусе. Астма уже лет сто, сердечная недостаточность…
— И трахнул?!
— Дочку. В процессе познакомились.
— Уже интереснее.
— Ничего интересного. Как сырники.
— Сырники?
— Меня в детстве бабушка сырниками кормила. «Кушай-кушай, я еще подложу». А сама умиляется. Получение удовольствия исключительно через насыщение противоположной стороны. Чувствуешь себя гнусным потребителем. И — всегда в короткой комбинации. Сисек ее ни разу не видел.
— Может, висят до пупа.
— Может быть. Да ты всегда обсираешь моих баб.
— А ты моих.
— Сужу по твоим рассказам. Лично знаком только с Русенковой, — Паша осушил стакан и вытер усы, — Больше курить нет?