Три Нити
Шрифт:
— Соленые сморчки; хороши для мужской силы! — с улыбкой сообщила она.
— Обойдусь, — буркнул я, но чанга все-таки хлебнул. Холод, идущий от стены, уже начинал щекотать спину. По счастью, стоило поставить кружку на стол, как ширма снова отодвинулась, и передо мной предстала сама госпожа Зиннам. Это была женщина средних лет, с седой мордой и масляным до тошноты голосом; каждое ее слово сопровождалось звоном десятков дутых браслетов, унизывавших лапы до самых локтей.
— Чего господин желает? — спросила она, прижимаясь ко мне так близко, что я различил чесночный дух сквозь запах гвоздики, которую госпожа Зиннам
— Господин желает, — сказал я медленно и доверительно, кладя свою ладонь поверх ее, — чтобы ты рассказала все, что знаешь о шанкха, которые приходили сюда.
Женщина дернулась прочь, но я со всей силы сжал ее пальцы.
— Не надо убегать. Ты же не думаешь, что я пришел сюда один?.. Лучше успокойся и расскажи мне все, что знаешь, — и тогда тебе никто не причинит вреда.
— Господин! Помилуй! — запричитала она, падая прямо на грязный пол и свободной лапой прижимая край моей чубы ко лбу. — Я ведь поначалу не знала, что они были из шанкха! Иначе я бы никогда их и на порог не пустила!
— Прекрати. Я повторяю тебе, Зиннам: расскажи, что знаешь, и тебя никто не тронет. Пусть боги будут свидетелями моим словам! Теперь я отпущу тебя, но не делай глупостей.
Я ослабил хватку; женщина высвободила пальцы и, баюкая, прижала к груди, но так и осталась сидеть на полу. Наконец, собравшись с духом, она залепетала:
— Я правда не знала, что они из белоракушечников. Сначала ведь только один приходил — всегда в обычной одежде, без четок и всего такого прочего. Потом другого привел; тот тоже был самый обычный — разве что мялся поначалу, как молочный щенок, хоть и взрослый мужик. И головы стриженые они всегда шапками закрывали!
— Что же, и пока развлекались с девушками, шапок не снимали? — не удержавшись, съязвил я.
— Ты, господин, не представляешь, какие у посетителей иногда бывают причуды. Шапки цветочками покажутся. А нам-то что? Главное, чтобы платили и вели себя прилично. Что они из этих, мы поняли, только когда третий заявился.
— Третий?
— Ну да. Желтоволосый такой, совсем сумасшедший, — Зиннам постучала согнутым пальцем по виску. — На вид хлипкий, а нашего бедного охранника отшвырнул, как перышко. Видать, выучился в южной стране какому-то колдовству, спаси нас боже! Ворвался сюда, брызжа слюною, схватил того, второго, за загривок — чисто как щенка — и как начнет отчитывать! Что он и такой, и сякой, и подаяние тратит на всякие непотребства; так громко ругался, что стены тряслись. Хорошо хоть гостей в тот день мало было, а то бы всех распугал!
Я с важным видом кивнул; пока рассказ Зиннам походил на правду. Кала тайком ходил в дом удовольствий и Дайве присоветовал это местечко. Вот только праведный Видхи узнал о постыдных развлечениях своего друга и решил наставить его на путь истинный.
— Ну и что же случилось потом?
— А потом они уж втроем стали сюда ходить!
— Втроем?! И даже праведник?
— И праведник! — с некоторой гордостью отвечала госпожа Зиннам. — Против Нгенмо даже святой не устоял бы.
— Что еще за Нгенмо?
— Была тут такая работница… Недолго, пару недель всего. Да разве тебе, господин, интересно слушать про всяких девок?
— Не тебе решать, что мне интересно. Рассказывай, что за работница и откуда взялась.
— Откуда взялась,
Так что взяла я ее и не пожалела; у Нгенмо отбоя от гостей не было! Ну, те белоракушечники тоже к ней ходили — сначала двое, а потом и третий тоже. Когда он вломился сюда и начал ругаться, она подошла, приобняла его — нежно так, как любимого мужа, — и что-то на ухо зашептала. Он сначала отскочил, будто ошпаренный, а потом разглядел, какая красавица рядом стоит: зубы как жемчуг, когти — как розовые раковины, волос рыжий, как огонь!.. Сразу заткнулся и пошел с нею в спальню. С тех пор еще два раза приходил, и все только к ней — на других даже смотреть не желал!
— И когда был последний раз?
— Давно… Да вот как раз перед тем, как по всему городу белоракушечников ловить начали! С тех пор я их больше не видела. И Нгенмо тоже пропала — боюсь, досталось ей за то, что она их привечала. Так что, если хочешь найти ее, господин, поищи в темницах.
— Может, и поищу, — отвечал я. — Но прежде скажи, где живет тот лекарь, что ее осматривал.
***
Я так торопился покинуть дом удовольствий, что против обыкновения хлестнул ездового барана рукояткой плети по мохнатому заду. Обиженный зверь припустился бегом, оскальзываясь на подмерзающих лужах и тряся завитыми рогами. Скоро река осталась далеко позади, но ее влажные, гнилостные испарения так глубоко впитались в шерсть и одежду, что неприятный запах еще долго преследовал меня.
По счастью, сегодня лекарь Сотамтам сидел у себя в лавке; хоть госпожа Зиннам и нанимала его время от времени для осмотра девушек, основной доход ему приносила продажа благовоний, притираний для роста волос и пилюль из печени утки. Злые языки, впрочем, говорили, что печень лекарь съедает сам, с лучком и маслицем, а потом щедро рыгает на кусочки засахарившегося меда, передавая им тем самым все чудодейственные свойства утиности. Но мне сейчас было не до его сомнительной славы; хоть Падма и не просила об этом, я сам решил потолковать с Сотамтамом о Нгенмо, таинственной работнице дома удовольствий. Чтобы найти ее, нужна была примета поточнее, чем белые зубы или рыжие волосы! Да и госпожа Зиннам так расхваливала их чудный цвет, что я немедля заподозрил, что Нгенмо просто выкрасилась хною.
Раньше я пару раз мельком видел Сотамтама: лет пять назад, когда его вызвали к Стене, чтобы вскрыть чирей, выскочивший под хвостом какого-то мелкого начальника, и еще в прошлом году, когда он разгуливал среди шенов с лотком, полным надушенных полотенец, мешочков с благовониями и ларчиков смешанного с пахучими маслами жира; им, как я понял, полагалось мазать гриву для пущего блеска. Но мне и не требовалось близкое знакомство, чтобы расспросить его: хватит и золота. И все же для убедительности я придумал кое-что, и только лекарь показался на пороге, высунув язык и подслеповато щурясь, немедля сказал: