Три подруги и все-все-все
Шрифт:
Я отодвинула от себя музу. Вернее, попыталась это сделать, но не смогла, подружка улеглась на меня всем телом и не собиралась вставать. И как кто-то настолько худой мог быть настолько тяжёлым? Кое-как сев, я потёрла лоб, похлопала себя по щекам, пощипала кожу на руке, а после вновь оглядела ночной клуб.
Музыка гремела, огни мигали, люди веселились. Кто-то танцевал, кто-то прыгал, даже не попадая в ритм, кто-то просто пытался устоять на ногах и не рухнуть на четвереньки, пропахав носом отполированный пол. Все столики, расставленные вдоль стен, были заняты. Я переводила взгляд с одного человека на другого, потом на третьего
Они были оборотнями.
Я смотрела на них и видела будто бы две оболочки сразу: и человеческую, и звериную.
Почему-то вспомнился роман Дафны дю Морье про синие линзы. Но у меня-то линз не было.
Зато имелась заколка.
— Руська, — потыкала пальцем в засыпающую на моём плече подругу. — Я смотрю на всех и вижу оборотней. Это дело рук твоей заколки или моё психическое здоровье вообразило себя толстяком в комбидрессе с пропеллером, то есть, упорхнуло в окошко с обещанием вернуться?
— А? — слабо встрепенулась подруга. — Чего?
— Вокруг одни ягуары, вот чего. И вижу их только я! Кажется… а может, они друг друга тоже видят? — я подёргала плечом, пытаясь хоть как-то взбодрить окончательно расслабившуюся музу. — Ты что-то знаешь об этом?
— М-м-м, — неразборчиво промычала вредная девчонка, потёрлась щекой о моё платье и пробормотала. — Заколка. Я же говорила, на ней чары.
— Так, погоди, — я не выдержала и отцепила от себя музу. Легонько встряхнула, чтобы она разлепила глаза. — Ты сказала, что эта штука противостоит чарам!
— Ну, да, — муза попыталась кивнуть, но вместо этого просто уронила голову вниз, уткнувшись подбородком в грудь. Попыталась поднять черепушку, и у неё это получилось. Но мозги оказались тяжёлой ношей, и Руська начала заваливаться назад. Я дёрнула её обратно, ощущая себя начинающим кукловодом. Хотя пора было бы стать уже заканчивающим. — Она защищает, показывая суть вещей. В этом и есть чары. В правде.
— Руся, — позвала я, затеребив подругу. — А почему мы пришли напиваться с горя… то есть, отмечать девичник в клуб, где вокруг одни ягуаретты?
— Не все, — мотнула она головой, свисающей куда-то за спину.
— Чего? — не поняла я, наклоняясь ниже, чтобы расслышать.
— Там, — продолжая демонстрировать мне свой подбородок, она подняла непослушную руку и указала в сторону входа.
А потом уронила руку на стол, звякнув многочисленными украшениями и перевернув стакан с остатками забористой «Таблетки». Ядовито-зелёная жидкость разлилась по чёрной столешнице с рисунком под мрамор и тонкой струйкой закапала вниз.
Икнув, я повернула голову и… начала стремительно трезветь.
Глава 29
Не знаю, как узнала муза, она-то вообще никуда не смотрела. А если и смотрела, то только на собственный пупок, скрючившись в три погибели, из-за чего её распущенные волосы болтались у щиколоток. Но когда в зал ступила группа молодых мужчин, все крепкие и высокие, одетые так, словно собрались отыгрывать массовку в блокбастере про мафию, я без труда узнала в них оборотней. Их человеческие облики будто подёргивались мелкой рябью, а за ней — оскаленные волчьи морды. Были они самыми разными: белыми, чёрными, белыми с чёрным, темно- и светло-коричневыми, медовыми, цвета песка и колера осенней листвы, серыми, кремовыми и даже пятнистыми. У одних
— Руська, — я схватила подругу за плечи и распрямила. Она безвольно откинулась назад, а после и вовсе медленно соскользнула с кожаного диванчика на пол.
И осталась лежать там.
— Привет, — прозвучало над моей головой. Я дрогнула всем телом, как от пощёчины, но не успела среагировать. Горячие пальцы легли на шею, разворачивая меня к нему всю целиком.
Его губы поймали мои.
Первое прикосновение было нежным, почти невинным, но уже в следующее мгновение он превратил тонкую чувственную ласку в пожар. Одна его рука держала меня за голову, а другая легла на спину, не позволяя отстраниться. Я бы и не смогла. Не только потому, что он бы не позволил, но и потому, что вся эта сила, которая плыла по моей коже, сбивала с толку, невольно вынуждая замереть, застыть, прислушаться. Впервые в жизни я почувствовала себя тем самым оленем в свете фар, который не может сдвинуться с места и просто покорно ждёт своей судьбы.
«Покорно?».
Это слово врезалось в мозг, как кусок бездушного и безжалостного металла в тело несчастного, парализованного страхом животного.
Это не я. Это не про меня.
Толчок в его грудь, рывок — и вот я пытаюсь выкрутиться, выскользнуть из его хватки, но она лишь усиливается. Руки сдавливают так сильно, что становится больно, и он это знает.
Но не отпускает, делая поцелуй глубже, словно желая поглотить меня целиком.
Я уже ничего не понимаю.
Не понимаю, где я, что со мной, и почему он продолжает ловить меня, мои губы, с поцелуем забирая остатки моей жизни, обрывки дыхания. Ничто между нами больше не было невинным или трогательным, я ощущала всем своим телом каждую клеточку его. Каждый напряжённый мускул, каждую каплю силы, вывернутую на меня ушатом воды, но не ледяной. Это был почти кипяток. Невыносимо горячо, так горячо, что хотелось кричать, зажмурив глаза и сжав кулаки.
Изнемогающими, уставшими, опалёнными губами, я чувствовала вкус. Его вкус. Его злости, ревности, жадности, силы. Терпкий вкус, горький и насыщенный, немного вяжущий, с оттенком весны, когда улицы наполняются ароматом сочной свежей травы и сладостью зацветающих плодовых деревьев.
Когда он отодвинулся от меня, с тихим стоном оборвав поцелуй, я едва могла осознавать саму себя. Это был не просто поцелуй. Это был захват, исследование, покорение.
Нежно проведя кончиками пальцев вдоль спины, вызывая волну мурашек, промчавшихся по позвоночнику, он прислонился к моему уху и спросил шёпотом:
— Тебе понравилось? Это всё может стать твоим. Я могу стать твоим.
Было что-то такое, за что уцепился дважды опьянённый мозг, им и спиртным. Но, чтобы додумать мысль, следовало отодвинуться от него как можно дальше, надышаться воздухом, в котором его не будет, почувствовать, что я — это всё ещё я. Но он не позволил, всем своим поведением, каждым жестом показывая, что пощады не будет и свободомыслия тоже. Будет только он и то, что он позволит.
— Видишь ли, моя сладкая принцесса, — он ласково поддержал мою голову распрямлёнными пальцами, направляя на себя взгляд моих глаз. — Есть вещи, без которых наша свадьба невозможна.