Три сердца и три льва (Сборник)
Шрифт:
– Теперь мы можем поговорить, – выдохнула она.
Он обернулся человеком, и она, смеясь и рыдая, бросилась ему на шею. Поцелуи ее заставили Скафлока на какое-то время забыть о Фреде.
Лия потянула его на кушетку.
– Скафлок, – шептала она, – милый мой Скафлок.
Он высвободился.
– Мне некогда, – сказал он грубо. – Я пришел за сломанным клинком, который подарили мне асы.
– Ты устал. – Пальцы эльфийки коснулись его лица. – Ты голодал и замерзал, опасности подстерегали тебя на каждом шагу.
– Некогда, некогда, – прорычал он. – Фреда ждет меня в самом сердце тролльих владений. Отведи меня туда, где находится меч.
– Фреда, – повторила Лия, побледнев. – Она по-прежнему с тобой.
– Да, и доблестно сражается за Альвхейм.
– Я тоже не бездельничаю, – усмехнулась Лия. В ее усмешке былая злоба причудливым образом соединилась с тоской, которой раньше не было. – Вальгард из-за меня убил ярла Грума. Он крепок, но я гну его, как мне удобно.
Она прильнула к юноше:
– Он лучше троллей, он почти такой же, как ты, но все-таки ты, Скафлок, – это ты. Как мне надоело разыгрывать страсть!
– Поторопись! – Он схватил Лию за плечи. – Если меня поймают, гибель Альвхейма не предотвратить.
Она помолчала, потом отвернулась и посмотрела в окно: луна скрылась за облаками, над заснеженными просторами сгущались предрассветные сумерки.
– В самом деле, – проговорила она. – Ты прав. И вполне естественно, что ты спешишь возвратиться к возлюбленной, к своей Фреде.
Она вдруг беззвучно рассмеялась:
– Знаешь, кто твой отец, Скафлок? Сказать?
Он зажал ей рот своей ладонью, чувствуя, как в сердце закрадывается страх.
– Нет! Ты же помнишь слова Тюра!
– Замкни мои уста поцелуем, – прошептала она.
– Время уходит… – Он нехотя подчинился. – Теперь мы можем идти?
– Холоден твой поцелуй, – пробормотала эльфийка, – холоден и равнодушен. Куда ты пойдешь в таком виде, голый и без оружия? Ты оборотень, и железо отпугивает тебя, но, – она раскрыла сундук, – вот одежда. Рубахи, штаны, башмаки – выбирай, что нравится.
Скафлок торопливо оделся. Платье пришлось ему впору; по этому и по меховому подбою плаща он догадался, что Лия облачила его в наряд Вальгарда. На пояс он повесил топор из эльфийского сплава. Лия закуталась в огненно-алую накидку и поманила юношу за собой.
По длинной лестнице они спустились в подземелье. Там было холодно и тихо, но тишина, казалось, вот-вот сменится многоголосым гамом. Им навстречу попался тролль. Рука Скафлока невольно потянулась к топору, но воин лишь кивнул головой, очевидно приняв юношу за Вальгарда. Сходство между этими людьми усиливалось еще и тем, что, будучи в бегах, Скафлок отрастил себе бороду.
В сыром мраке подземелья лишь изредка мерцали факелы. Шаги Скафлока отдавались эхом под низкими сводами, Лия ступала неслышно.
Они остановились у стены, среди камней которой проступало
– Там Имрик держал мать подменыша, – сказала она. – Иллреде велел подвесить его в той же темнице над неугасимым огнем. Вальгард, когда напьется, приходит сюда, чтобы отхлестать моего брата кнутом.
Пальцы Скафлока стиснули рукоять топора. Однако, подумалось ему вдруг, разве иначе обращался Имрик с троллихой, да и со многими другими? Разве не права была Фреда – вернее, ее Белый Христос, о котором она говорила, – в том, что зло порождает зло и ведет к Рагнареку? Ведь любовь и прощение побеждают гордость и мстительность, они вовсе не проявление слабости, а то, к чему нужно стремиться и чего так трудно достичь.
Но Имрик воспитал его, Альвхейм приютил, и какое ему дело до людских заповедей? Скафлок ударил топором по стене.
Сверху донесся шум – топот ног и крики.
– Тревога, – прошептала Лия.
– Наверное, они нашли стражника, которого мне пришлось убить. – Скафлок надавил на топор. Цементная кладка начала осыпаться.
– Тебя видели? – спросила эльфийка.
– Может быть, когда я орлом кружил над замком. – Рукоять топора неожиданно обломилась. Скафлок выругался.
– Вальгард достаточно умен, чтобы сообразить, что это был за орел. Он пошлет воинов, и если они застанут нас здесь… Скорее же!
Она напряженно прислушивалась к звукам наверху, которых не могли заглушить ни скрежет металла о камень, ни шорохи подземелья.
Скафлок вставил топор в трещину и навалился на него всем телом. Раз-два-три – закрывавший нишу камень вывалился наружу.
Дрожащими от волнения руками Скафлок взял меч.
Он был огромен и тяжел, этот обоюдоострый клинок, к половинкам которого прилипли комья сырой земли. Как ни странно, ржа не тронула его, и острия ничуть не затупились. Отливавшая золотом рукоять изображала свернувшегося кольцами дракона; шишечка, которой она заканчивалась, была головой чудовища, а гарда – его хвостом. Заклепки сверкали словно самоцветы драконьего клада. Широкое лезвие меча испещрено было рунами, прочесть которые Скафлок не мог, но колдовское чутье подсказало ему, что могущественнейшие из них расположены у самого кончика.
– Оружие богов. – Взгляд юноши выражал благоговейный страх. – Последняя надежда Альвхейма…
– Надежда? – Лия попятилась, закрываясь руками. – Хороша надежда! Неужели ты не чувствуешь?
– Что?
– Эта сталь голодна, она жаждет крови. Да, клинок тебе подарили боги, но сила его – не от них. На нем лежит проклятие, Скафлок. Он погубит всех, кого только сможет. – Лия вздрогнула; ей стало холодно, однако не от того, что они находились в подземелье. – Сдается мне… Скафлок, прошу тебя, положи его обратно.