Три женщины одного мужчины
Шрифт:
– Нет. – Вильский даже не стал дослушивать аргументы Любы. – Эта квартира для нас с тобой. Я хочу жить по-человечески.
– Я тоже хочу, – торопилась заверить мужа Любовь Ивановна. – Тоже. Просто…
– Никаких просто, – отсек все возможные предложения жены Евгений Николаевич. – Все по справедливости. С таким же успехом я мог бы эту квартиру Вере отдать: ей тоже жизнь нужно устраивать. Разве не так?
– Так, – с готовностью согласилась Люба, – но у твоих девочек есть угол. Ты им четырехкомнатный кооператив оставил.
– Ну и что? – Слова про «четырехкомнатный кооператив»
– Конечно, – косо улыбнулась Любовь Ивановна и с пафосом повторила: – Это же твои дети!
– Любка, – Евгений Николаевич впервые видел собственную жену такой раздраженной, – а ты хотела бы по-другому?
– Хотела бы. – Люба отвела взгляд. – Ты, Женя, словно считать не умеешь. Твои-то дети точно без угла не останутся: с каждой бабки – по квартире. А у меня здесь никого нет. И передать дочери нечего.
Вильский опешил.
– Вот смотришь на меня, обижаешься, – продолжала Люба, явно выйдя за пределы привычного набора слов, – а сам забываешь, что не только ты отец. Но и я, – она в волнении постучала себе по груди, – мать. У меня за моего ребенка тоже сердце болит…
– Может, тебе «Скорую» вызвать? – недобро пошутил Евгений Николаевич, испытывающий острое желание поставить, как он считал, зарвавшуюся жену на место.
– Не надо мне никакой «Скорой». – Люба не поняла издевательской шутки Вильского.
– Ну, не надо так не надо, – очень спокойно проговорил Евгений Николаевич и начал собираться, методично укладывая в приготовленный несколько дней тому назад чемодан вещи.
– Ты куда? – напугалась Люба и заходила вокруг него нашкодившей кошкой.
– Домой, – незатейливо ответил Вильский и глухо добавил: – Эту квартиру я покупал для нас с тобой, и жить в ней будем только мы. Мне пятый десяток, Любка, я еще пожить хочу. Как человек. Чтоб туалет и ванная. И чтоб в кухне пирогами пахло. И еще: сюда я больше не вернусь, только приеду, загружу материал – и все. Хватит! А ты поступай, как считаешь нужным. Хочешь – со мной в новый дом, хочешь – с ними. – Евгений Николаевич кивнул на Юлькину половину комнаты. – Как хочешь…
– А если я не смогу выбрать? – прошептала Люба, напуганная решимостью Вильского.
– Сможешь, – усмехнулся муж. – Я же выбрал.
– Ты мужчина, тебе проще, – никак не хотела признать правоты супруга Любовь Ивановна.
– Нет, Любка, не проще. Просто я так устроен: жизнь по любви строю, а не по выгоде.
– Я тоже по любви, – эхом отозвалась Люба.
– Не знаю. – Вильский сглотнул комок в горле. – Видимо, любовь у нас с тобой разная.
В тот вечер Любовь Ивановна Краско не проронила ни слезинки. Так и сидела с сухими воспаленными глазами и, не отрываясь, смотрела на груду строительного барахла, оставленного мужем. В ее душе не было раскаяния, что не оценила подарок Вильского, не оправдала его надежд, не запрыгала, как девочка, на одной ножке, не умея по-другому справляться с радостью. Еще несколько лет назад не смевшая мечтать о том, что ее жизнь может измениться в лучшую сторону, она, как оказалось, не была готова к самому главному. В глубине души Люба не принимала изменений, которые вели к материализации
– Ты чего в темноте? – выдернула мать из сумрака раздумий ворвавшаяся в комнату Юлька.
– Сижу, – буркнула Люба, быстро определив, что дочь изрядно навеселе.
– А этот где? – Юлька поискала глазами отчима.
– Ушел, – буднично сообщила Любовь Ивановна и задержалась взглядом на дочернем лице – Юлька никак не отреагировала на ключевые слова. «Ей все равно», – догадалась Люба и поежилась. – А где Илюша?
– Там. – Дочь кивнула головой в сторону распахнутой двери.
«Ей даже лень сказать «в коридоре», – отметила про себя Любовь Ивановна и почувствовала раздражение.
– А он надолго? – Юлька металась по своей половине комнаты с пакетом, в который запихивала свои вещи.
«Видимо, тоже куда-то собралась», – улыбнулась про себя Люба, но с места не тронулась.
– Мам, – наконец-то удосужилась посмотреть на мать Юлька, – ты меня не слышишь, что ли?
– Слышу.
– А че не отвечаешь?
– Отвечаю.
– Я тебя спрашиваю: он надолго? Скоро придет?
– Он не придет…
– Вы что, того? Разбежались? – догадалась Юлька, и лицо ее приобрело довольное выражение.
Любовь Ивановна пристально посмотрела на дочь.
– А ты как бы хотела?
– Мне уже все равно, – честно ответила Юлька. – Хотите – живите, хотите – не живите.
Настроение Юльки поднималось на глазах. Впереди ее ожидала веселая компания и долгожданная свобода. Без детей и родителей.
– Я пошла, – торжественно объявила Юлька, даже не считая нужным предупредить Любу, что оставляет с ней сына.
– Когда вернетесь? – больше для проформы поинтересовалась Любовь Ивановна.
– Ну, не знаю. А тебе-то какая разница? Завтра – суббота, спите сколько хотите.
– У меня завтра с утра дела, – легко солгала Люба.
– Ну и делай свои дела, – разрешила матери Юлька. – Он все равно до обеда дрыхнуть будет.
Только тут Любовь Ивановна начала понимать, что благодаря своему долготерпению она оказалась в ситуации «без меня меня женили».
– Подожди-ка, ты что же – Илью мне оставляешь?
– Да, – изумилась материнской тупости Юлька. – Только дошло?
И тут Любовь Ивановна встала со своего места, подошла к дочери, положила ей руки на плечи и надавила с такой силой, что та опустилась на кровать.
– Я против!
Юлька, злобно глядя на мать, попыталась встать, но тут же оказалась водворена на место.
– Или ты идешь с сыном, или ты не идешь никуда! – непривычно жестко проговорила Люба, плохо представляя, что делать дальше. – Я, – голос ее сорвался, – сидеть с ним не буду. Мне…
– Чего тебе? – недовольно, но пока еще спокойно уточнила Юлька.
– Мне собираться надо.
– Куда? – В голосе дочери сквозило такое пренебрежение, что Любе стало не по себе.
– Я переезжаю. Мы с Женей переезжаем.