Тридцать три несчастья
Шрифт:
— Н-да… — Предположение Клюквина подтвердилось, но это не обрадовало его, скорее наоборот. — Ну и нравы у вас здесь. И чем кончилось?
— Да ничем, надоела она ему недели через две, сам отлез.
— А откуда вам обо всем известно? Лиза рассказала?
— Мы с ней дружили…
— И вы не смогли ей помочь?
— А как?! Было бы только хуже. Она сама просила не вмешиваться. Да и что я мог сделать?
— Действительно, вы ничего не могли сделать, — отрезал Клюквин. — А что связывало Лизу и Колю Ревенко?
— Колю?.. —
— Не знаю, вот вас спрашиваю.
— Ну, может, виделись, когда он к матери заезжал. Нет, она бы мне сказала…
— Ладно, я все понял. Спасибо, Дмитрий Васильевич, можете идти. — Клюквин распахнул дверь. — Рассчитываю и в дальнейшем на вашу помощь. Катюша, собирайся, закрывай кабинет. Я подожду на улице. Уж очень у вас тут…
— Душно? — улыбнулась Катя.
— Смердит, — уточнил Кознов.
Клюквин вышел во дворик. Быстрицкого еще не было.
«А Воронов-то фрукт. Если парень способен на шантаж даже по такому мелкому поводу, жди сюрпризов. Я не поручусь, что это не он шантажирует свою собственную жену».
Подъехал Сережа, через минуту спустилась Катька с подновленным макияжем на лице. Она радостно впорхнула на переднее сиденье, Клюквин улыбнулся, выбросил окурок, залез назад, и они тронулись.
Глава 34
Август выдался прохладным. Июльская жара спала, солнце выглядывало нечасто, в Москве зарядили дожди.
Вихрович, Мокеенко, Былицкий и Богачева расстались с пляжем в Серебряном Бору, и, так как сезон в Союзе кинематографистов закончился и бар с рестораном закрылись, они перекочевали в пивной подвальчик напротив любимого Дома кино.
Они встречались почти каждый вечер, надувались пивом и строили планы на будущее, которое в данный период представлялось весьма туманным.
После похорон Лизы и Ольги жизнь в агентстве замерла. То есть сотрудники, конечно, были на месте, «Поколение XXI» по-прежнему работало как часы, хотя там значительно уменьшился поток желающих. Все ходили с унылыми лицами, без конца курили и сплетничали по углам.
Несколько раз наведывались следователи, но никого из этой компашки почему-то не вызывали.
И вот теперь все четверо сидели за деревянным столом в пустой, уютной пивнушке, потягивали холодное пиво и мрачно курили, выпуская дым в открытое окно. На улице хлестал ливень, прибивая дневную пыль. Тяжелые капли падали на подоконник и, разбрызгиваясь маленькими фонтанчиками, стекали сидящему у окна Мокеенко прямо за воротник.
— Да, мужики, на дворе лето, а мы в говне. — Мокеенко собрал опустевшие кружки и направился к стойке.
Радоваться действительно было нечему. Мало того, что все они пребывали в миноре после страшной гибели своих подруг, так еще и личная ситуация троих из них обострилась до предела.
Так как
Новые контракты так и не были подписаны, а без согласования с мамой Любой предварительные договоренности не имели никакой силы.
Таким образом, у Вихровича и Мокеенко могли пролететь две картины. Во всяком случае, студийные ассистентки уже подыскивали им замену. На Богачеву же вообще не было планов на ближайшее время, ей предстояло болтаться без работы минимум до октября. Деньги таяли с каждым днем, на пороге маячили голод и нищета, пиры во время чумы становились все скромнее. А они не имели права даже подхалтурить на стороне. Этот вариант каждый из них уже испробовал года три назад, расхлебывали до сих пор.
В лучшем положении находился только Былицкий. Он намеревался вскорости жениться на буфетчице из Театра Пушкина, продать свою комнату в коммуналке и выплатить долг Ревенко. В сентябре он собирался поступать на Высшие режиссерские курсы и, завязав с актерством, навсегда распрощаться с «Атлантидой».
— А все-таки я не понимаю, почему это случилось. Хоть режьте меня! — тряхнула кудрями Богачева.
— Сплюнь, дура! — оборвал ее Былицкий. — У нас теперь зарезать — как не фиг делать.
— Ой… — осеклась Богачева, — я как-то не подумала…
— Это потому, что тебе нечем, — вставил словцо Вихрович.
Подвалил Мокеенко и брякнул полные кружки на стол, расплескав белоснежную пену.
— Я тут чего подумал-то, мужики, — Мокеенко тяжело опустился на дубовую скамью. — Три дня назад у Ольги с Лизкой девятины были. Помянуть надо.
— Так ведь поминали уже… — заикнулась было Богачева.
— Еще надо.
Мокеенко потянулся к подоконнику и вытащил из-за шторы мокрую бутылку «Гжелки». Он отвинтил пробку и добавил водки в кружки. Выпили молча. Все слова были уже сказаны на похоронах и поминках.
— А ведь она права, — через какое-то время заговорил Вихрович. — Я вот тоже не понимаю, кому понадобилось девчонок убивать. И, главное, за что? Ну кому они нужны-то?
— А может, это их Ревенко того… — предположил Былицкий.
— Ты что, дурак? Они же ей золотые яйца несли. Какой смысл? — возразил Вихрович.
— А может, из ревности, — гнул свое Былицкий. — У них же роман был с Вороновым.
— Брехня, — отрезал Мокеенко и закурил вонючую «беломорину».
Богачева скривилась и замахала на него руками:
— Да не было у него никаких романов. С Лизкой переспал пару раз по пьяни, и то сто лет назад. А Николаева вообще не в его вкусе. Сама, поди, и распускала эти слухи. Она-то к нему липла будь здоров. Вранье все это. Кирилл не такой.