Тридцать три несчастья
Шрифт:
Он пытался сосредоточиться на предстоящем разговоре и не мог.
Горнисты с отбитыми носами призывали на линейку, облезлые транспаранты приветствовали участников соревнований, разрушенная беседка напоминала о поцелуях с Маринкой Кулешовой из первого отряда.
Сережа поднялся, отряхнулся и вернулся к машине. Он запер ее и пошел пешком к седьмой даче.
— Если можно, чаю, пожалуйста, — ласково улыбнулся он хозяйке.
— Одну минуту. — Лерка ушла в дом.
— Сергей Борисович, у меня к вам просьба, — протирая очки, обратился
— Да пока ничего не случилось. Просто нам кажется, что мальчик исчез, и мы не знаем, где он.
— Ну, как это исчез? А Любовь Николаевна что говорит? Она заявила о пропаже?
— Любовь Николаевна больна. Пока не стоит ее беспокоить.
— То есть, вы хотите сказать, она не знает?
— Пока нет.
— Бог мой! А что с ней? Я читал в газетах, у нее две актрисы погибли. Ужасно… Это как-то связано? — Галдин опять принялся за очки.
— Выясняем.
Лерка стояла за портьерой и напряженно вслушивалась в разговор.
— А с чего вы взяли, что Коля пропал? — прогундосил Вадим Андреевич.
— Да может, и не пропал, просто его уже давно никто не видел…
— Вот, угощайтесь, пожалуйста. — Лерка внесла чашку горячего чая. — Это непальский сбор, все стрессы снимает, выводит шлаки, благотворно воздействует на организм, а при вашей нервной работе…
— Леронька… — мягко перебил ее Вадим Андреевич, принял чашку и передал Быстрицкому. — Сергей Борисович утверждает, что Колю давно не видели.
— А что же тут удивительного? — Лерка уселась в кресло-качалку, вынула из кармана сигарету и закурила.
Это был дурной знак. Вадим Андреевич съежился.
— Мальчик в Греции, Любаша его на Крит отправила. Мы вместе путевки брали — я Бобочке в Испанию, а она Коляше на Крит. Там он. И потом, Любаша не такой человек — если бы что-то случилось с сыном, она бы Интерпол на ноги подняла. Вероятно, он еще не вернулся. Вы лучше настой попробуйте, чем волноваться зря. Если понравится, я вам отсыплю заварки. Но секрета сбора не раскрою, даже если будете настаивать.
— Помилуйте, как можно. К тому же, если знаешь рецепт, пропадает очарование. — Быстрицкий отхлебнул травяной отравы. Рот мгновенно связало горечью, но он протолкнул в себя горячую жидкость, цокнул языком и сделал еще глоток.
Лерка выжидающе улыбалась, пытаясь замаскировать мстительное выражение лица.
— Благодарю вас, Валерия Васильевна. Ничего подобного мне еще никто не предлагал. Отсыпьте непременно. — Про себя Сережа решил сегодня же сдать эту дрянь на экспертизу. На всякий случай. — А вы не можете вспомнить, путевка с какого числа была и на сколько дней?
Галдина задумалась, наморщила лоб и глубоко затянулась.
— Нет… Не могу вспомнить. Точно знаю, что на июль Люба брала. Но конкретные сроки не помню.
— А вы случайно не в курсе, может быть, у Любови Николаевны были в последнее время какие-то неприятности? Ей никто
— Возможно… — протянул Вадим Андреевич. — Ведь у нее такой крупный бизнес. А актерская среда довольно гнилая, сами знаете. Но она никогда не жаловалась. Мне, по крайней мере. Леронька, ты ведь чаще с Любашей общаешься. Может, ты что-то знаешь?
— Да нет, с какой стати? Ведь подобными проблемами как-то не принято делиться. К тому же, когда мы виделись с ней в последний раз, она была совершенно спокойна, даже весела, я бы сказала.
— А когда это было? — спросил Быстрицкий.
— Да вот как раз, когда путевки брали. Потом заехали в ресторан, выпили, поболтали. В общем, ничего особенного, странным ее поведение тогда мне не показалось. Подождите, — Галдина вдруг встрепенулась и как-то испуганно вся сжалась. — Сергей Борисович, надо ли понимать ваши расспросы таким образом, что мальчик не просто пропал, а его скорее всего похитили и теперь пытаются шантажировать Любу?
Быстрицкий слегка задумался, соображая, говорить им или нет. В принципе он ничего не терял.
— Если честно, Валерия Васильевна, вы правы. Следствие располагает некоторыми фактами, позволяющими предположить, что это так.
— Господи, какой ужас… — Галдина прикрыла лицо тонкой ладонью, унизанной кольцами явно ручной работы. Смахнув набежавшую слезу, она вскочила с кресла и скрылась в доме.
— Ах, вот, значит, как… — Вадим Андреевич тяжело поднялся из-за стола и принялся расхаживать по террасе, скрипя половицами.
Быстрицкий приготовился прощаться, но Галдин остановил его:
— Вы уж простите нас, мы, к сожалению, ничем вам не помогли. Только у меня к вам просьба.
— Слушаю вас.
— Если что-то прояснится, сообщите нам немедленно. Ведь Любочка нам не чужая, а Коля и подавно — он практически вырос вместе с нашим Бобом. Кстати, вы сказали, что Люба больна. Мы ничего не знали. Что с ней?
— Я полагаю, просто тяжелая депрессия.
— Да, но вы сказали, что она ничего не знает о пропаже сына. Как же так?
— Это я так, не подумав. Конечно, она знает. Оттого, видимо, и больна. Да вы сами позвоните ей или с родственниками ее свяжитесь.
— Да, конечно, теперь уж непременно. Но должны ли мы скрывать факт нашей встречи?
— Ну, в общем, такой необходимости нет, это на ваше усмотрение. Но вы, в свою очередь, если что-то припомните или узнаете, позвоните мне, пожалуйста. — Быстрицкий достал визитку и протянул ее Галдину. — Здесь все телефоны, и рабочий, и домашний. В любое время суток. Всего доброго.
— Стойте! — На террасу вылетела совершенно зареванная Валерия Васильевна. — Не знаю, поможет ли вам это, но я совершенно точно вспомнила. Любаша брала путевку Колечке в Ираклион. Это на Крите, в Греции. И еще она настаивала на экскурсии в Афины. Числа я не могу определить, но вы позвоните в турагентство. Это где-то на Брестской, называется, кажется, «Сорек».