Тридцатого уничтожить!

Доценко Виктор Николаевич

– Стой Стрелять буду!
– крикнул он, передергивая затвор.

Савелий понял, что этот мужчина никакого отношения к погоне за ним не имеет, но попытаться чтолибо доказывать ему было бесполезно, а вступать с ним в конфликт и подвергать его опасности не хотелось. Ничего ему не ответив, Савелий повернулся и побежал в другую сторону, но он не успел пробежать и десятка метров, как и с другой стороны к нему устремился второй охранник моста.

В палате реанимации лежало трое: больных: на одной - пожилой мужчина, опутанный резиновыми трубками, ведущими к стеклянным бутылочкам

с питательными смесями, укрепленными на штативе.

На другой кровати - молодой паренек лет двадцати. На сто лицо была надета кислородная маска, он тяжело и беспорядочно дышал и находился без сознания.

Третью кровать занимал капитан. Белоснежная простыня сползла и приоткрыла перебинтованную грудь. К его рукам тоже спускались со штативов трубки, по которым подавалась в вены какая-то жидкость.

Он лежал очень спокойно и, казалось, не дышал. Вдруг послышался какой-то еле различимый шум со стороны входа, и Воронов тут же приоткрыл глаза, скосил их на дверь. Его явно что-то насторожило. Вскоре взгляд капитана стал осмысленным, и он взглянул на то, что было присоединено к его рукам. Кап... Кап... Кап...

Кроме едва слышного звука падающих капель, капитан услышал какие-то другие звуки. И именно эти звуки его сильно встревожили. Он изо всех сил попытался сосредоточиться, заставить свой одурманенный наркозом мозг нормально заработать, чтобы все осознать. Что с ним? Это первый вопроса на который он должен был получить ответ. Постепенно память восстановилась, и он вспомнил, что был ранен, когда пытался... Что пытался? А где Савелий? С ним же был Савелий, когда они бежали с базы? Господи! Его ранили, когда он был за рулем! Потом. Потом Савелий сел за руль. И... Их остановили боевики, одетые в форму милиции.

Милиция? Неужели это была милиция? Не боевики, а милиция! Значит, он ошибся, и его сюда привезла милиция! Что же тогда с Савелием? Если его привезла сюда милиция, и, судя по всему, ему сделали операцию, то узнать мафии о его местонахождении дело времени. Они на все пойдут, чтобы возвратить взятую ими дискету, которая может поломать все карты.

Минуту! С ними еще был американец. Как его? Миша. Майкл Джеймс! Что с ним случилось? Вспомнил! Они оставили его в кошаре, у старого Касыма Так. Пока все отлично! Он все вспомнил и теперь гораздо легче принимать решение. Теперь понятно, почему его мозг зафиксировал этот странный для больницы шум. Кажется, пора принимать меры для собственного спасения! Вполне вероятно, что это пришли по его душу.

Капитан даже забыл о ноющей боли в груди. Он приподнялся, сел на кровати, сорвал трубку с одной руки, потом с другой. Голова кружилась так сильно, что казалось, вот-вот он упадет на пол. Капитан схватился за спинку кровати и несколько секунд сидел неподвижно, чтобы набраться сил и встать. Собрав всю волю в кулак, он так сильно стиснул челюсти, что услышал их скрежет.

Пожилой мужчина, лежащий напротив, расширенными глазами смотрел на капитана, испугавшись за него. Он знал, что тому недавно была сделана тяжелая операция, а он встает с кровати, вырвав из вен иглы.

Нужно вызвать сестру: может, он в горячке и навредит себе. Он потянулся к кнопке вызова медсестры, укрепленной

над его головой.

Капитан шатаясь, медленно подошел к кровати пожилого мужчины и отрицательно покачал головой:

– Прошу вас, женщин не надо!
– он даже попытался улыбнуться, и эта кривая улыбка и то, что он сказал странные слова про женщин в таком состоянии, убедили его соседа в том, что этот человек делает все осмысленно и ему лучше не мешать.

Опираясь то на одну спинку кровати, то на другую, капитан доковылял до дверей и осторожно выглянул наружу. Коридор был пуст, но со стороны лестницы, ведущей на первый этаж, слышались шаги и какой-то приглушенный разговор, потом вскрик.

Капитан вышел из палаты, прикрыл за собой дверь, затем, пересиливая резкую боль в груди, двинулся по коридору, опираясь о стену.

По первому этажу быстро шли трое боевиков. Они заходили в каждую палату и бесцеремонно разглядывали каждого больного, не обращая внимания на недовольство с их стороны.

– Дайте покоя!

– Где сестра? Когда прекратится это безобразие?

– Кто вы и что вам нужно? Но те в ответ молчали и продолжали молча свой "обход".

Симпатичный парень держал в своей руке фотографию капитана и каждого сравнивал с ней.

Когда они миновали последнюю палату на первом этаже, из комнаты дежурной медсестры выбежала молоденькая симпатичная девушка в белом халате - именно она оказывала помощь при операции Воронову.

Увидев странную тройку молодых людей, она удивленно воскликнула:

– Товарищи, как вы здесь оказались? И почему нарушаете больничный режим?

Они молча шли на нее и странно улыбались. Эта улыбка показалась ей жуткой, ей стало страшно, она испуганно вскрикнула и обречено прошептала, словно предчувствуя свой конец:

– Кто вы и что вам надо? Вы не можете причинить мне...

Девушке не удалось договорить своей фразы, ставшей последней в ее молодой жизни. Парень со шрамом ударил ее пистолетом сзади по голове и проломил хрупкий девичий череп. Кровь брызнула во все стороны, заливая стены больницы. Мощные руки подхватили безжизненное тело медсестры и втащили в ее кабинет.

Симпатичный парень взглянул на белоснежную стену госпиталя, забрызганную алой кровью девушки, недовольно поморщился, взглянув на ударившего, но ничего не сказал и только махнул рукой в сторону лестницы.

Взбежав по лестнице на второй этаж, они очутились в пустынном коридоре, быстро пробежали по обычным палатам, потом заскочили в палату с надписью "реанимация".

Двое остались у дверей, а симпатичный парень подошел к больному с кислородной маской на лице. Сорвав ее, он сравнил его с фотографией. Тот жадно глотал воздух открытым ртом и напоминал собой огромную рыбину, выкинутую на берег. А симпатичный парень подошел уже к пожилому мужчине, который испуганно натянул на себя простыню, сорвал с него нехитрую защиту. Этому пожилому человеку показалось, что он вновь очутился в том времени, когда ему было лет девятнадцать и на его глазах к ним в коммунальную квартиру ворвались чекисты и скрутили добродушного интеллигентного соседа, который постоянно печатал в газетах свои стихи.