Трикстер, Гермес, Джокер

Додж Джим

— Встретимся в восемь вечера в Альбукерке. В «Мама-кафе».

— Перед входом, с краю, как обычно. Счет в банке «Кеймен». Номер вы знаете.

Кейес хихикнул:

— Уважаю людей, которые оставляют кое-что на черный день.

— Я не оставляю ничего. И никого, — сказал Дебритто и повесил трубку.

В пустыне начинался рассвет. Телефонная будка была покрыта инеем. Пока Дэниел набирал номер, стекло запотело от его дыхания.

Вольта снял трубку

после третьего звонка:

— Ремонт мебели.

— Здравствуйте, — сказал Дэниел, стуча зубами.

Вольта молчал.

— Я его достал, — сказал Дэниел.

— Да, мы об этом слышали, — негромко ответил Вольта. — Молодец.

— Но есть сложности.

— Ты знал, что они будут. Сложности есть всегда.

— Они есть до сих пор, — голос Дэниела стал жестким.

— Да, я знаю. Знаю о том, что они есть, но еще не знаю, каковы.

Мягко. Терпеливо.

— Как мне это удалось? — выпалил Дэниел. — Вам ведь известно.

— Вне всякого сомнения, ты вообразил его.

— Вне сомнения? Вне всякого? А у меня есть кое-какие сомнения. Вам они понравятся.

Вольта выжидал.

— Скорее это он меня вообразил.

— Приходи ко мне. Возможно, я смог бы помочь тебе разобраться.

— Нет, — Дэниел вздрогнул. — Вы даже не поняли, о чем я. Вам не надо видеть его. Надо только мне. Теперь это мой долг. Я заглянул в него и теперь должен продолжать. Он хочет этого.

— Я никогда не считал Алмаз своим долгом. Я считал его своим должным, тем, что мне причитается. У нас обоих есть право на него. Я только прошу, чтобы ты уважал и мое.

— Этим я и занимаюсь, вы разве не понимаете?

— Нет.

— Вам пришлось исчезнуть вместе с ним, чтобы заглянуть в него, чтобы увидеть то, что хотите увидеть, чтобы понять, хотите ли вы это видеть вообще.

— Я уважаю твое суждение, Дэниел, и благодарен тебе за него, но мне хотелось бы принять решение самостоятельно.

Дэниел рисовал круги на запотевшем стекле.

— Приезжай, — мягко сказал Вольта. — Не спеши. Они только заметили пропажу. Насколько нам известно, ты чист. Если это слишком сложно, я могу приехать к тебе сам. Скажи, где и когда.

— Не знаю. Мне холодно. Я позвоню позже, — Дэниел повесил трубку.

Вольта осторожно опустил трубку на рычаг. Он закрыл глаза и задержал дыхание, а затем произнес:

— Ты потерял его.

ЛЕЧЕБНЫЙ ДНЕВНИК ДЖЕННИФЕР РЕЙН

2 апреля (вечер)

Меня зовут Дженнифер Рейн, Малинче Кортес Рейнбоу, Сандра Ди, Эмили Экс, Дезире Нотт. Сколько лет прошло, а мы все такие же сумасшедшие, а, девчонки?

Нынче днем доктор Путни здорово на меня рассердился.

Что ж, неудивительно. У мужчин на меня только две реакции: или смыться, или биться — до победного. Я рассказала ему, что после смерти отца у меня остался шрам от удара молнией, у самого основания позвоночника, и как раз в форме молнии. Я объяснила, что не умерла, потому что сидела, прислонившись спиной к лодке: молния пронзила мой мозг и позвоночник, а потом ушла в металл. Я хочу сказать, молния не виновата. Она просто стремилась на дно озера. Ей хотелось домой.

Доктор Путни сам виноват, он все сделал не так. Он сказал: «Дженнифер, у тебя нет шрама».

Тогда я встала, повернулась и стянула через голову свою серую комбинацию. Под ней ничего не было. Я люблю чувствовать свое тело. Нагота — сильное мое оружие. Я не про те штучки, когда начинают медленно кружиться, и поднимают руки, и извиваются, и наконец сбрасывают одежду на пол. Сексуальность это что-то другое. Но я умею быть обнаженной так, что вы даже не увидите моего тела.

Доктор Путни едва не проглотил карандаш, который всегда жует, а потом прохрипел: «Дженнифер, оденься».

Я сказала: «Посмотрите на мой шрам». Я дотронулась правой рукой до позвоночника, чтобы он понял, куда смотреть.

Доктор начал нервничать. «Там нет шрама», — сказал он медленно, подчеркивая каждое слово, как говорят обычно с маленькими детьми. Я даже с Мией так не говорю.

Я была так обнажена, что чувствовала, как горит шрам. В конце концов он обошел столик, подобрал комбинацию и вручил ее мне. Он посмотрел прямо мне в глаза — такой отваги я от него и не ожидала — и сказал очень мягко: «Дженнифер, там нет шрама. А теперь оденься, будь добра».

В этом «будь добра» я уловила то, в чем убедилась, опустив взгляд: доктор был возбужден, и весьма серьезно.

«Доктор, я же сняла платье, — сказала я. — А вы снимите брюки. Давайте поиграем».

Просто не удержалась — припугнула его, напомнила, что он доктор. Компрометирующий момент с пациентом женского пола.

— Нет, — отрезал он. — Сеанс окончен.

И вышел. И не просто закрыл дверь на защелку — обернулся у двери и сказал:

— Советую тебе написать о своих отношениях с мужчинами.

Зависит от мужчины, доктор. И от меня.

Даже не открывая глаз, Вольта определил, что звонят по внутренней линии. Улыбчивый Джек или Эллисон. Он нехотя взял трубку:

— Ремонт мебели.

— Рад, что ты плюнул на это дело и вздремнул, — это был Джек.

— Я не плюнул. Он позвонил.

Джек замолчал.

— Ну?

— Не знаю. Он не знает и сам. Кажется, Алмаз побеждает его. Он сказал, что перезвонит.

— Где он?