Тринадцатое дитя

Крейг Эрин

Мои братья и сестры кивали, уже знакомые с порядком действий. В прошлом году Дидье ухитрился получить по монетке от Беллатрисы, ее тети и няни, меняя шляпы, жилеты и даже походку. Он еще долго хвастался своей идеей изобразить хромоту, когда ему выпал случай подойти к юной принцессе.

Я сама никогда не добывала монет. Мне было пять лет, когда королевская семья совершала свое прошлое паломничество, и я так боялась, что меня затопчут в толпе, что даже не пыталась подобраться поближе к каретам.

– Давайте-ка поторопитесь, – прикрикнула мама, разгоняя нас, как стайку

воробьев. – Они уже на соседней улице!

Мы бросились врассыпную, чтобы выбрать удобные места в ожидании прибытия младших Марниже.

Берти схватил меня за руку и потащил в сторону аптекарской лавки чуть дальше по улице. Он не сомневался, что кто-то из королевской семьи обязательно там остановится.

– Почему ты так уверен? – хмуро спросила я.

Мне было жарко и неуютно в толпе. Раннее весеннее солнце палило с нещадной силой. Я почти ощущала, как под его жаркими лучами у меня на носу и щеках проступает еще больше веснушек. В два раза больше. В три раза больше.

Брат указал пальцем на знак, изображенный над дверью аптеки.

– Глаза Разделенных богов, – произнес он со всей серьезностью, на какую только способен девятилетний мальчишка. – Они наверняка захотят убедиться, что боги видят их добрые дела.

Я запрокинула голову. Нарисованные глаза были в трещинках, словно разбитые и склеенные по кусочкам, и смотрели в разные стороны, как будто держали площадь под неусыпным надзором. Под их немигающим пристальным взглядом меня пробрал озноб.

– Надеюсь, в этом году мне удастся добыть монетку, – прошептала я. – Если я снова вернусь ни с чем, мама меня отлупит.

– Не отлупит, – уверенно заявил Берти, будто знал, о чем говорит. В прошлый раз он добыл две медные монетки. – У тебя день рождения.

Я громко фыркнула. В утренней спешке никто из родных даже не вспомнил, что мне сегодня исполнилось восемь лет.

– При чем тут мой день рождения?

– Никто не станет лупить человека в его день рождения, – жизнерадостно объявил Берти. – Вчера я случайно пролил молоко. Это было последнее молоко. – Он пожал плечами. – И ничего не случилось. Потому что я был именинником.

– Как это ничего не случилось? Случилось! – пробормотала я, поднявшись на цыпочки и вытянув шею.

В дальнем конце улицы нарастала волна радостных криков. Из-за угла показалась золоченая карета, сверкавшая в лучах полуденного солнца.

– Я осталась без молока!

– Правда? – искренне удивился Берти.

Он действительно ничего не заметил?! Мне стало обидно. В который раз.

Мама с папой неоднократно рассказывали моим братьям и сестрам историю о моем крестном отце и как он поставил нашу семью в ужасное положение. Никого из сестер и братьев не волновало, если я оставалась без ужина, когда еды не хватало на всех. Никто не хотел потесниться, чтобы выделить мне место в кровати. У нас дома считалось нормальным, что мои платья – обноски, доставшиеся от старших, – были мне велики и заношены до крайности, разваливаясь на куски. Я и так прожила в семье дольше, чем предполагалось, и должна благодарить, что меня кормят и не гонят прочь.

Карета выехала на улицу, являя собой

великолепное зрелище. Позолоченные колеса. Подушки из черного атласа. На праздничной лошадиной сбруе красовался рельефный герб королевского дома – разъяренный золотой бык, а черные как ночь жеребцы казались странными сказочными существами о двух головах. Красные глаза золоченых быков были сделаны из сверкающих осколков рубинов, и меня поразило, что на убранство одной королевской лошади ушло столько денег, сколько нашей семье не увидеть за целую жизнь.

– Может, подойдем ближе? – спросила я, разволновавшись, и принялась ковырять заусенец на пальце. Родители с утра пребывали в дурном настроении. Мне надо было добыть монетку любой ценой. Берти покачал головой.

– Они остановятся здесь, – произнес он без малейших сомнений в голосе. – Вот увидишь. Они ни за что не пропустят глаза Разделенных богов.

И действительно, карета проехала мимо толпы на углу, ее пассажиры одарили восторженных зрителей вялыми взмахами рук и вымученными улыбками. Городок Рубуле был одной из последних остановок в королевском паломничестве. Можно только представить, как вымотались и устали его участники.

– Это принц и принцесса! – воскликнула я, заметив две детские фигурки, прильнувшие к окнам. – И… королева?

Берти покачал головой:

– Наверное, гувернантка. Или какая-то старшая родственница. Королева посещает храмы вместе с королем. Им надо снискать милость богов и оказать уважение жрецам, прорицателям и не знаю кому там еще. – Он небрежно взмахнул рукой и закатил глаза, словно ему неинтересно разбираться в этой скукотище.

В нашей семье не было истовых почитателей Высочайших богов. Мама всегда говорила, что время – деньги и у нас нет ни того ни другого, чтобы тратить ту малость, которая есть, на посещение храмов четыре раза в неделю. Однако на праздники и большие торжества она непременно возила нас в город, никогда не упуская возможности получить бесплатную еду или денежное благословение.

– Смотри! – воскликнул Берти, указав на карету, которая остановилась прямо перед нами. – Я же говорил!

Как только лошади встали, лакей поспешно спустился с запяток и открыл дверцу кареты. Величавая дама преклонных лет первой спустилась с подножки и широко развела руки в стороны, пытаясь оттеснить крикливую толпу и освободить место для королевских детей. На ее запястьях звенели тяжелые золотые браслеты, усыпанные драгоценными ониксами. Ее желтое платье сияло, как полуденное солнце. Это была явно не гувернантка.

– Прошу на выход, – объявила она, обернувшись к карете.

Изнутри послышались звуки приглушенной перебранки, и наружу нехотя вышла принцесса Беллатриса.

Я впервые увидела принцессу так близко, и меня поразило, что она совсем девочка. Лет одиннадцати или двенадцати, как мои сестры Жанна и Аннетта. Ее пышная юбка на кринолине и нарядный жакет были бледно-зелеными, как молодые побеги сельдерея. Юбку украшали мелкие розочки из нежно-лилового шелка и десятки ярдов шифоновых лент. Ее длинные волосы струились по спине каскадом иссиня-черных кудрей и сверкали на ярком солнце.