Тринадцатое дитя
Шрифт:
Правое окно занимают Разделенные боги. Толстые проволочные прожилки придают их лицу сходство с разбитой и склеенной вазой, так что становится ясно: хотя они заключены в одном теле, на самом деле их много.
В левом окне изображен бог Устрашающего Конца. Это не столько портрет, сколько орнаментальная мозаика, сложенная из треугольных кусочков с острыми гранями. Намек на что-то невыразимое. Темно-серые и насыщенно-сливовые стекла так густо замазаны краской, что почти не пропускают солнечный свет. Даже в самые ясные дни окно грозного бога Устрашающего Конца остается печальным и темным.
И когда
– Пойдем, – повторил Берти и пошевелил пальцами. Будто я не взяла его за руку лишь потому, что не заметила. – Если мы и правда встретимся с ним, если он вернулся, мама не станет ругаться из-за порванных чулок. – Он просиял, радуясь такой невероятной удаче. – Вот видишь, как все хорошо получается!
Я обхватила его за шею и обняла с такой силой, что сама удивилась.
– Больше всего на свете я буду скучать по тебе, – прошептала я ему на ухо.
Берти тоже обнял меня, и только тогда я поняла, что дрожу как осиновый лист.
– Наверняка он тебе разрешит нас навещать, – тихо произнес он. – И я стану писать тебе каждую неделю, клянусь.
– Ты ненавидишь писать.
Горячие слезы потекли у меня по щекам.
– Ради тебя я согласен на все, – с жаром проговорил Берти.
Я взяла его за руку и не отпускала всю дорогу до папиной повозки. Но мы поехали в другой храм. Вовсе не к моему крестному.
Глава 3
– ПОЖАЛУЙСТА, ВСТАНЬТЕ В РЯД, – велела нам жрица таким мягким голосом, что было легко не заметить в нем скрытых жестких ноток. Ее холодные голубые глаза смотрели на нас из-под тонкой вуали, крепившейся к пяти острым лучам на головном уборе, со сдержанным любопытством.
Мы приехали в храм Разделенных богов. Мои братья и сестры бродили по внутреннему двору, разглядывали каменные стены, мозаику и огромные вазы, расставленные по периметру. Каждая ваза была разбита на мелкие кусочки и склеена так, чтобы трещины оставались на виду. Все казалось расколотым и разъятым на части, но в то же время цельным, как и боги, которым здесь поклонялись. От этих яростных ломаных линий у меня разболелась голова.
– Сестра Инес не будет повторять дважды, – нахмурилась сопровождавшая жрицу девочка в желто-зеленых одеждах послушницы. Она была совсем юной, вряд ли старше Берти, но у нее на лице отпечаталась ожесточенность ребенка, которому пришлось повзрослеть раньше времени. Ее карие глаза смотрели на нас с неприкрытым презрением. – Делайте, что она говорит!
Мы послушно выстроились в ряд. Я, как всегда, встала самой последней, в спешке задев Берти плечом. Мы с ним растерянно переглянулись.
– Может, она отведет тебя к нему? – шепнул мне Берти одним уголком рта.
Я покачала головой. Служители одного бога не станут работать посыльными у других богов. В этом году крестный снова за мной не придет, я это знала, чувствовала сердцем.
Мама и папа ничего не объяснили.
Сестра Инес неспешно прошлась вдоль ряда, изучая каждого. Девочка-послушница не отставала от нее ни на шаг, неодобрительно цокала языком и всегда находила к чему придраться. Жанне досталось за грязные башмаки, а Ив получил выговор за кривую осанку.
И лишь когда жрица приблизилась ко мне, мама сделала шаг вперед:
– На самом деле…
Жрица вскинула руку, призывая к молчанию. Мама застыла на месте и сердито нахмурилась, но все-таки удержала язык за зубами.
– Посмотри на меня, девочка, – велела сестра Инес.
Я чувствовала себя зайцем, угодившим в силки. Я застыла от страха, а сердце так бешено колотилось в груди, что его стук, наверное, разносился по всему двору.
– В ней что-то есть, – задумчиво пробормотала сестра Инес, и мне захотелось зажмуриться и провалиться сквозь землю. Что во мне было такого особенного, что отличало меня от сестер и братьев?
– А по-моему, она совершенно обычная, – пожала плечами послушница.
Сестра Инес одарила ее колким взглядом, и та сердито поджала губы. Жрица снова посмотрела на нашу шеренгу, пересчитала всех и кивнула:
– Тринадцатое дитя. Таких встретишь нечасто.
Мама осмелилась шагнуть вперед и рассмеялась, хотя никто не сказал ничего смешного.
– Просто еще один лишний рот, который нужно кормить. Слишком много голодных ртов. Нам с ее отцом следовало остановиться после десятого ребенка. Или третьего… даже первого, если говорить по правде.
Мои братья и сестры дружно нахмурились.
– Мы наверняка не такая уж редкость, – сказала послушница, метнув в мою сторону злобный взгляд. От меня не укрылось, что она сказала «мы». Не в этом ли заключалась причина ее неприязни ко мне? Она тоже тринадцатое дитя?
– Как тебя зовут, девочка?
Я не сумела ответить: страх сдавил горло. Мне было стыдно, что у меня дрожат губы.
– Ее зовут Хейзел, – сказал Берти, осмелившись шагнуть вперед.
– Спасибо. – Сестра Инес мельком взглянула на Берти и вновь повернулась к моей маме. Ее одежды из тончайшей ткани были жесткими от крахмала, широкие складки на спине напоминали сложенные крылья мотылька. – Хейзел нам подойдет, – объявила она.
– Это невозможно, – ответила моя мать.
– Нет ничего невозможного для тех, кто уже изъявил свою волю, – строго произнесла жрица, опасно прищурившись. В ее голосе появились странные гулкие нотки, он звучал как бы в двух регистрах одновременно.
По Рубуле ходили самые невероятные слухи о тех, кто посвятил жизнь служению Разделенным богам. Говорили, что их адепты тренировались целыми днями и даже неделями, вновь и вновь распевая священные гимны и пытаясь попасть одновременно в две ноты. Говорили, что это пугающее умение достигается за счет тайных обрядов и хирургических операций самого жуткого свойства. Повсюду ходили слухи, что служители Разделенных богов добровольно сходили с ума, разбивая свой разум на части по числу богов, которым они поклонялись.