Тринадцатое дитя
Шрифт:
Потом я подумала, что, наверно, пройдет много времени перед тем, как мои племянницы и племянники станут вести себя так же, как мои дяди и тети. В конце концов, у меня было двенадцать старших братьев и сестер. А до них было еще много двоюродных родственников. Я тяжело сглотнула. Может быть, это все из-за меня. Может быть, все дяди и тети были хорошими до тех пор, пока не родился тринадцатый ребенок. Если в этом все дело, значит, мои братья и сестры будут в безопасности до тех пор, пока у кого-то из них не появится тринадцать детей, а это будет очень нескоро. Мне хватит времени, чтобы разубедить их и дать понять, что тринадцатый ребенок приносит несчастье.
– О чем ты так упорно думаешь, Эфф?
– сказал мне папа прямо в ухо.
Я
– О том, что я тетя, - сказала я.
Папа рассмеялся, и мне стало ясно, что он не понял, что я имела в виду.
– Это большая ответственность, - добавила я, но он засмеялся еще сильнее. Я и правда не хотела объяснять, о чем я думала на самом деле.
Папа так и не понял меня. Он поднял меня на руки и обнял. Потом он подошел к каждому члену семьи и обнял их тоже. После этого папа прочитал нам вслух мамино письмо, и у нас на ужин была жареная курица, несмотря на то что она у нас всегда только по воскресеньям.
Мама писала нам каждые несколько дней, хотя ее письма были короткими: она была очень занята. Через три с половиной недели мы узнали, что у Шарл родился мальчик, и все происходило точно так же, как и в тот день, когда пришло письмо, сообщающее новости о Джули. Я была рада, что мы опять ели жареную курицу, но я не была уверена, стоит ли так суетиться: мы ведь еще долго не увидим этих детей.
В последние недели лета дела шли все хуже и хуже. В основном из-за того, что маме пришлось остаться на Хельванском побережье дольше, чем она планировала. Шарл заболела через неделю после рождения ребенка, и некоторое время всем казалось, что она может умереть. Мамины письма становились все короче и короче, но она все равно каждый день пыталась прислать нам весточку, чтобы мы не сильно волновались.
Если говорить обо мне, то я не особо беспокоилась. Когда мы получили мамино письмо, я сначала подумала, что, если Шарл умрет, возможно, меня больше не будут считать тринадцатым ребенком. А потом я увидела, как все расстроены: особенно старшие братья и сестры, и папа. Я тогда подумала, что, быть может, я действительно такая злая, как говорил дядя Эрн, раз у меня такие мысли. И я обрадовалась, что я ничего не сказала вслух.
Следующие две недели я старалась не попадаться никому на глаза, чтобы не пришлось притвориться, что я сожалею, хотя на самом деле ничего такого не было. Я никому не могла об этом рассказать, даже Лану. Когда мы получили сообщение о том, что Шарл выздоравливала, я чувствовала себя обманщицей. Никто, правда, ничего не заметил. Мы все послали письма маме и Шарл, а потом стали ждать, когда мама приедет домой. Но с того времени я знала, что дядя Эрн был прав обо мне. В сердце я была настоящим тринадцатым ребенком, и, если я не буду остерегаться, однажды я сделаю ужасные вещи.
Глава 5
Остаток лета был таким же, как и его начало. Частично в этом была виновата Ренни. Так как она была самой старшей среди нас, она взяла на себя ведение хозяйством. Мама надеялась, что, когда Ренни увидит, как сложно быть хозяйкой, она перестанет так сильно стремиться к тому, чтобы получить свой собственный дом. Я подслушала, как мама говорила об этом с миссис Каллахан, которая приходила к нам дважды в неделю, чтобы помочь с уборкой.
Это не сработало. Как только Ренни перестала скучать по маме и беспокоиться о Шарл, она начала нас всех гонять по дому, как будто хотела доказать, что способна справиться с работой лучше всех. Она даже как-то попыталась приказать что-то миссис Каллахан, но у нее ничего не получилось. Мы же быстро поняли, что лучше всего делать то, что нам говорила мама, а потом убегать, как только представится возможность.
Мальчишки в основном уходили на экспериментальную ферму: она принадлежала колледжу и была предназначена
Что касается Лана, то он редко бывал на ферме. За те три года, что мы провели в Мельничном Городе, у него появилось много друзей, и каждое утро кто-то из них приходил к нам и звал Лана играть в футбол или собирать хворост для маленькой крепости. Он всегда соглашался. Несколько раз я пыталась пойти с ними (я ведь всегда так делала), но другие мальчики ясно дали понять, что они не хотели, чтобы в их компании была девочка. Лан всегда вступался за меня, но я видела, что ему было неловко, поэтому я перестала ходить с ними.
Впервые я проводила большую часть времени одна, без Лана. Я знала многих девочек из дневной школы, но я не чувствовала себя хорошо в их компании. Если бы они знали, что я тринадцатый ребенок, они бы вели себя точно так же, как и все мои братья и сестры на Хельванском Побережье. Я была уверена в этом. Даже если я по-настоящему подружусь с кем-нибудь, кто не будет обращать внимание на все это, - я все равно могу погубить их, когда я стану плохой.
В основном я все время проводила на крыше, которая находилась прямо над крыльцом. В конце коридора было окно: через него можно было забраться в маленькую нишу, которая находилась совсем рядом с кладовкой. Я часто просиживала в этой нише: меня можно было увидеть только с земли, и то только если знать точно, где именно надо искать. Ренни никак не могла найти меня, и я могла спокойно сидеть на крыше и думать, или читать, или писать в маленьком дневнике, который мне прислала мне на мой девятый день рождения моя сестра Диана.
Когда мама приехала, стало гораздо веселее: наступила осень, и мы с Ланом пошли в четвертый класс. Сказать по правде, мы с Ланом были в пятом классе по истории и естествознанию, и меня также отправили в шестой класс по чтению, потому что я хорошо умела читать и писать сочинения. В Мельничном городе было не так строго с разделением на классы, как на Хельванском побережье: там никто не обращал внимания на то, какие у нас знания по предметам, и все одногодки учились вместе. Здесь же с нами училась семилетняя девочка (она была, как и мы, в пятом классе по естествознанию) и несколько мальчиков, которые были старше нас (они не очень хорошо знали арифметику, и поэтому их отправили в четвертый класс).
Всем было очень интересно, что нас ждет на четвертом году обучения. Первое занятие у нас должна была вести мисс Окиба - она преподавала в большинстве классов в дневной школе. В четвертом классе мы должны были учить теорию магии и историю. Мы не изучали настоящие заклинания до десяти лет. Занятия по магии были единственными уроками, где нас не разделяли, потому что никто из нас не мог знать больше других. Правда, если кто-то будет отставать, его вполне могли оставить на второй год. Но вряд ли кто-то это будет делать: магия была слишком важной частью нашей жизни, и к ней просто нельзя было относиться равнодушно. Даже если мы так и не станем настоящими магами и не сможем использовать ни одно Главное Заклятие - магия все равно может спасти жизнь тому, кто окажется за Великим Барьером.