Тринадцатый двор
Шрифт:
Проснувшись утром в половине пятого, Иван Данилович надел спортивную одежду и побежал на берег Москвы-реки. Его друг Борис Бахусов, топивший на берегу баню для Льва Львовича, обещал его дождаться и даже поучаствовать в совместном заплыве.
Оставим Грешнова, грудью рассекающего прохладный утренний воздух в ускоренном беге, и перенесёмся на правый берег реки Москвы.
Из рубленной бани вышел Лев Львович Ласкин с голым торсом, в белоснежном махровом полотенце на бёдрах. Следом за ним выбежал Борис Бахусов, одетый в
— Спасибо, Борис Валерьевич, — сказал Лёва. — Вовремя тапки подавал, своевременно бутылки открывал.
— Пойду, — прервал насмешливую речь Борис. — Хоть на часок забудусь сном перед постылой работой.
— Не кривляйся, это ж моя личная просьба. Мне в магазине нужны глаза. Трудись честно, присматривайся, набирайся опыта.
— Грузчиком — опыта?
— Сначала, — грузчиком, затем — продавцом, а там, не за горами, — прием товара у населения. И прочие радужные перспективы.
— Разве что перспективы.
— В молодости хочется сразу всего. Всех женщин, всего золота, всей власти, всей славы.
— А что в этом плохого?
— Силёнок на всё не хватает, — ломается человек.
— Конечно, не хватит, — согласился Бахусов, — спортом-то не занимаюсь. Вместо штанги с гирями тапки поднимаю, да бутылки разливаю.
— А ты находи время и штанги поднимать, и баб охаживать.
— Не мечтаю я о бабах, да и о золоте со славой.
— Да-а? — недоверчиво спросил Лев Львович. — А о чём ты мечтаешь?
Ласкин спросил и улыбнулся, вспомнив, что именно этот вопрос задаёт всем Василий Грешнов по прозвищу Шалопут. Смысл его улыбки был ясен Борису. Бахусов улыбнулся в ответ, но в миг посерьёзнев, ответил:
— О святости мечтаю.
— Что-о? Тебе не идёт мечтать о святости, оставь это Ивану Данилычу.
— Это его мечта. Он со мной поделился по дружбе, — засмеявшись, сказал Борис.
— Получается, у тебя и мечты своей нет.
— Почему сразу «нет». Есть.
— Но не скажу?
— Скажу.
— Но не тебе?
— Банкиром хочу стать, — тяжело вздохнув, признался Бахусов.
— Это — честнее. Догадывался. Так вот. Чтобы когда-нибудь стать банкиром, тебе в данный момент надо трудиться грузчиком.
— А я что, — не работаю?
— Без усердия. Жалуются на тебя.
Борис покраснел, но ничего не ответил.
— Что за музыку слушаешь? — поинтересовался Ласкин.
— Лекции профессора богословия Осипова.
— Всё-таки нет у тебя своей мечты. Что профессор говорит?
— Про христианское понимание свободы.
— Интересно. Расскажи.
— Критерием христианского понимания свободы является принцип, по которому можно оценивать все явления окружающей жизни.
— Что это за критерий?
— Способствуют ли дела, законы, фильмы, книги, — воспитанию любви в человеке? Если «да», — хороши,
— Что ещё говорит?
— Любовь — это жизнь, а отсутствие любви — смерть.
— Поразительно.
— Что?
— Слушал я Алексея Ильича часами, дни и ночи напролет, и не мог понять ни слова из того, что он говорил. Всё, вроде, правильно, речь чистая, как вода в ручье журчит, но усвоить, напиться этой живой водой — не мог. Пока слушаю, — со всем соглашаюсь, а перестаю слушать, — ничего вспомнить не могу и ощущение такое, что ничего не понял. А ты — человек без веры, по молодости лет смеющийся над Спасителем, в двух словах пересказал услышанное, и до меня всё дошло. Уяснил. Просто чудо какое-то.
Лев Львович усмехнулся своим мыслям и спросил:
— Значит, по словам Осипова, первым в рай вошёл разбойник?
Подумав и вспомнив, Бахусов подтвердил с уточнением:
— Да. РРаскаявшийся.
— Значит, и у нас шанс остаётся. Отчего же не Иоанн Креститель?
— Не знаю. Осипов говорит, разбойник, осознавший мерзость жизни своей, искренне покаявшийся, не надеющийся на спасение. Это — главное.
— Повисишь на кресте, осознаешь.
— Другой, что слева от Христа висел, не осознал же. Смеялся.
— Да, тот, что слева, — не осознал, не покаялся. И в мою голову, признаюсь, это как-то не вмещается. Объясни мне, Боря, зачем нужны разбойники в раю? Получается, грабь, убивай, покаялся, — и в рай? Как-то это нечестно.
— Я другого боюсь. Конца света.
— Ты серьезно? Не бойся, конца света не будет.
— А если США ракету запустят ради своего безоблачного будущего?
— Нет у США будущего. Да и ракеты нет. Америка на самом деле беззащитна. Это её величайшая тайна. Дело в том, что они сделали ставку на твердотопливные носители, но они оказались ненадежными, не оправдали себя. И поэтому их сняли с производства, а новых нет. Старые ракеты пришли в негодность, потому что время идёт, всё стареет, и ракеты — не исключение. На данный момент нет у них ракет. Ты думаешь, почему они стараются быть на виду, демонстрировать мощь, силу? Кричат: не подходите к нам. Всё потому, что если кто-то подойдёт поближе, то по неприятному запаху страха поймёт, в чём дело. И тогда им конец. Они этого очень боятся.
— Зачем же вы им служите?
— Планида у меня такая. Служил коммунистам, когда они уже смердели, теперь вот — американцам.
— Кто следующий на очереди?
— Поживём, — увидим.
— А что касается Вани, — процедил сквозь зубы Бахусов, — то он такой же, как мы.
— Нет, Боря, он другой, — убеждённо сказал Лев Львович и было непонятно, хорошо это или плохо в глазах Ласкина. — Ну что стоишь, беги. Скоро на работу.
Бахусов, сгибаясь под тяжестью сумки, засеменил по тропинке в строну изломанной крутой лестницы, ведущей на гору.