Тринадцатый двор
Шрифт:
— Знаю. Только историю дослушай до конца. Как стал девяностолетний дед с молодой возиться, так в тот же год и умерли, — и он, и она. Как в сказке. Так-то водить дружбу со стариками. Души-то сливаются. А тут и старуха с косой, и это совсем не жена Терентьича.
— Не смешно.
— Смешно. Только ты не любишь правду признавать.
— Правду? — возмутилась Нина. — Ты всем говоришь, а теперь даже выкрикивать стал: «Нинка — моя баба!». Но со своими бабами спят регулярно, а не раз в месяц по обещанию. Всем только сказки об этом рассказываешь, борец за правду, а потом удивляешься, что кокетничаю
— У меня сейчас одна задача, — как-то на ноги встать и выклянчить у твоего Льва Львовича грант младшему брату, на учёбу.
— Ласкин и так всё ему даст, он Ваню любит.
— А может, Бахусову всё отдаст, а Ване ничего не останется.
— У Льва Львовича на всех денег хватит. Это мы с тобой — нищета.
— Ты трусы свои не могла найти, — успокоившись, сказал Вася, — так я их отыскал.
— Где они?
— Порваны. В мусорном ведре.
— Зачем? Они же из нового набора.
— Ты это жене моей объясни, — перевёл Василий стрелки на Наталью.
— В кармане нашла?
— Хуже, на мне, оказывается, были.
Нина засмеялась.
— А я-то весь дом перерыла, и даже когда твои нашла, об этом не подумала. И как теперь с Наташкой?
— Не знаю. Она после этого на выставку кукол поехала. Там, возможно, мстила, рога мне наставляя. Пощупай, не выросли.
Нина хотела пощупать, но её позвали на кухню хозяйничать.
Василий подошёл к сидящему за столом Никандру и на ушко шепнул:
— Следи за Нинкой в оба глаза, я в «тубаркас» отлучусь.
В уборной Грешнов опустил крышку унитаза, сел на неё, достал лист бумаги, ручку и стал писать покаянное письмо жене, в котором сообщал ей о своей измене с Ниной Начинкиной.
— Мы стояли над бездной, — писал Василий, — но поняли это тогда, когда она уже разверзлась перед нами. То, чего я опасался, сделалось свершившимся фактом. Я это понял, когда обнаружил на себе женские трусы. Таким образом, я тебе изменил, драгоценная моя Наташечка. Свет, как доказал Максвелл (узнал от Миши Профессора), тоже всего навсего электрическая волна, и у неё есть своя скорость. Клянусь, что произошло всё быстрее скорости света. Я даже не понял ничего и ничего не почувствовал, кроме угрызения совести. Это правда, а иначе я хоть что-нибудь. да запомнил бы. При чём тут Максвелл? Но всё равно, прошу простить, если и было за что. В чём каюсь, хоть и не уверен, твой законный супруг Василий. Постскриптум. Мечтаю о большой медали из чистого золота, похожей на купеческую, чтобы была она при этом государственной наградой самого наивысшего уровня. Твой Вася. Не горюй.
Грешнов ушёл, а Уздечкин выпил и стал наблюдать за Ниной, которая слушала похабный анекдот Павла Терентьевича про любопытного санитара, следившего за похотливым врачом и распутной медицинской сестрой. В результате чего лишившегося одного глаза.
— А я фильм вчера смотрела про Джеймса Бонда, — сказала Начинкина. — Какой же он эффектный мужчина!
— А кто это? — с нескрываемой ревностью поинтересовался старик Огоньков. — Что-то фамилия очень знакомая.
— Как? Вы не знаете? В него влюблены все женщины. Он — красавец, английский шпион.
— Шпион? Точно! Его Истуканов за женщину принял и в чебуречечной оприходовал.
Всё
— Это был не он, — обиделась и покраснела Нина. — Истуканов всё врёт. Живу среди лгунов и сочинителей, что за планида у меня такая?
— Не переживай, Ниночка. Я бы за тебя этого английского шпиона на «обратный пояс» взял и никуда бы он не делся. Хочешь покажу?
Павел Терентьевич вывел Нину из-за стола и обнял со спины за талию. Она не сопротивлялась. В этот момент в комнату вернулся Василий.
— Никандр, ты что, спишь? — закричал Грешнов. — Нельзя отойти. За одну минуту деда соблазнила.
— Дурак, — смеясь, оправдывалась Начинкина. — Он меня учит борцовскому приёму.
— Ты этот приём с юных лет знаешь. Терентьич, я же тебя просил, — не надо её щупать.
— Да мы о Джеймсе Бонде… Я её хотел…
— Понятно. По следам Истуканова хотел Джеймса Бонда, но Нинка на него не похожа. Не трогай её.
Чтобы как-то разрядить обстановку, Начинкина поинтересовалась:
— Это правда? Петр Виленович был с мужчиной?
— Говорит, на вид — стопроцентная баба, — с готовностью отозвался Огоньков, всё ещё возбужденный и красный от волнения. — А потом оказалось, что это шпион. Когда маску с него сорвали, он так и представился: «Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд». Должно быть, приврал Петя. Хотя зачем человеку этим хвастаться?
— Не верю, — сказала Нина.
— И правильно делаешь. Не Джеймс Бонд, а Адам Смит. Смитом представился, — поправил Василий. — Я же там был.
— В чебуречной? — поднимая брови, уточнила Нина.
— Нет, Джон Смит. Точно! Мы же вместе с тобой, Терентьич, эту историю слушали.
— Сказочники, — подытожила весёлая вдова и смеясь, предложила. — Давайте танцевать.
После коротких, но бурных танцев, захмелевшая женщина из числа художников сказала:
— Всё! по мужу тризну справила, год вдовой прожила, надо тебе снова замуж.
— А зачем мне муж? — посмотрев на Василия, сказала Начинкина. — Муж какой-нибудь хороший, отца Доминику не заменит. Станет для ребёнка мучением. Трудно человеку жить на земле, особенно маленькому, тем более моему ангелу во плоти. Я же вижу, с какой ненавистью порой смотрят на моего мальчика. А казалось бы, за что? Видимо, его душевная чистота раздражает. Нас, грешных, простые бесы мучают. А за души таких, как Доминик, борется сам сатана, хочет погубить. Но господь хранит людей своих, не даёт в обиду. И я, пока жива буду, в обиду его не дам.
Глава 9
Из дезертиров — в наполеоны
1
— Олеся — моя дочка! — Закричал попугай Женька, делая ударение на слове «моя».
— Заморю тебя, ворона, — пообещал Василий пернатому узнику.
Забавная была картина. У золочёной решётки в мундире полковника милиции стоял Василий, выпучив невидящие глаза, взглядом обращённые внутрь себя, а из клетки внимательно, вдумчиво его разглядывала заморская птица.
Сморкачёв с Уздечкиным, зажав пальцами носы, еле сдерживались, чтобы не рассмеяться. Но в какой-то момент не выдержали и разразились хохотом.