Тринадцатый
Шрифт:
– Пожалуй, хватит. Теперь побудь в роли зрителя. Что скажешь? Молчишь? Ну что ж, такой спектакль редко можно увидеть, а уж тем более пережить еще раз. Считай, что тебе повезло: билет в первый ряд был тебе заказан еще до встречи со мной.
Солдаты взошли на Голгофу. Приговоренных к казни расставили по местам, в центре оказался несчастный с терновым венком. Тяжелые кресты опустили на землю. Один из воинов осмотрел площадку, попинал деревянные сооружения ногой и дал знак палачам. В ту же минуту смертников положили на перекладины.
– Зачем мне на это смотреть? Я и так все понял и не желаю больше видеть кровь!
– Смотри. Поверить в слова – это одно, а поверить в то, что видел собственными глазами, – совершенно другое. Тем
– Я не хочу это видеть!
– А я не спрашиваю твоего мнения. Я просто даю то, чего тебе не хватало на протяжении нескольких тысяч лет.
Раздался звук молотка, хруст костей и истошные крики прибиваемых к крестам людей.
– Поднимай! – крикнул один из солдат, давая понять, что работа выполнена.
На холме водрузились три креста, видимые на многие километры. Народ взвыл. Некоторые кричали от радости, остальные от горя. Дело было сделано, приговор приведен в исполнение. Луций снял шлем и рухнул на землю. Он разразился страшным смехом, сменившимся горькими слезами. Вскоре на Голгофу прискакал Маркус. Его доспехи не сверкали – они были черны, как ночь, и одеяние его было того же цвета.
– Ну что, солдат? Ты видишь, к чему привела твоя гордость? Ты сам учил карать предателей так, чтобы об этом помнили остальные и боялись даже подумать о том, чтобы воспротивиться воле Кесаря.
– Я вижу, Маркус. Я вижу, ты обрел власть над Черным легионом. Тебе идут мои доспехи. Ты оказался хорошим учеником, слишком хорошим. Я чувствую, что ты превзойдешь меня. Но ты не сможешь остановиться. Кровь, она как вино. Вкусив немного, тебе захочется еще и еще. До тех пор, пока не захмелеешь. Кровь, Маркус, вызывает зависимость. Мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять это. И теперь я рад, что освободился от нее. Мне жаль тебя. Жаль, что ты пошел по моим стопам.
– Это лишнее. Легион будет моим, и я уже знаю, как распоряжусь им! Поверь, моя слава затмит твою тысячекратно!
– Моя слава зиждется на страдании и ненависти. Ты видишь, к чему она меня привела. Я мечтаю о смерти, Маркус. Я не хочу топтать землю после того, что совершил. Остановись, пока не поздно, не повторяй моих ошибок.
– Ты глупец! Я пройду по миру с огнем и мечом! Меня будут бояться, как прежде боялись тебя! Нет на земле силы, способной остановить Черный легион – ты сам знаешь это.
– Да, знаю, – тихо проговорил Луций. – Я лично отбирал людей в свою армию. Я всех их помню поименно. Каждый из них стоит десятка самых отважных воинов. Они лучшие из лучших, ветераны, прошедшие огонь и воду. С ними можно воевать даже против самого дьявола. Но в твоих руках они будут прокляты. По большому счету, они были прокляты еще при мне. То, что ты собираешься сделать, – это глупость. Кесарь не станет держать при себе такую силу. Он видел, какой властью я обладал, и боялся моего могущества. Тебя подставляют так же, как когда-то и меня. Мы просто фигурки в их руках, в их игре.
– О Кесаре можно и позаботится! Чем я хуже Тиберия?! Я сам стану императором! Я буду править Римом!
– Ты ошибаешься, Маркус. Ты сам вырыл себе могилу, теперь дело за временем.
– Заткнись! – Маркус ударил Луция по щеке. – Это ты приговорил себя! Он висит на кресте, а ты сидишь здесь. Так можешь избавить его от страданий, я не стану тебе в этом мешать! Я не лишил тебя оружия, и теперь только тебе решать, мучиться ему долго или умереть быстро. Считай, что это мой подарок, брат, – он пнул Луция ногой, и тот упал на лопатки. – Его жизнь теперь в твоих руках. Мне эта падаль ни к чему! Побудь теперь и ты палачом! Да, кстати, может, ты покажешь свою былую славу и прикончишь всех здесь висящих? Хотя нет, зачем нам снова проливать кровь? Пускай твой мессия сойдет с креста и покарает всех здесь собравшихся своим огненным взглядом и молнией из задницы! Слышишь ты, царь иудейский, покажи свою силу! Я не
Маркус вскочил на коня и ускакал.
Первосвященники, книжники, старейшины и фарисеи, насмехаясь, говорили: «Других спасал, а Самого Себя не может спасти. Если Он Христос, Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, чтобы мы видели, и тогда уверуем в Него. Уповал на Бога; пусть теперь избавит Его Бог, если Он угоден Ему; ведь Он говорил: Я Божий Сын [24] ». По их примеру и воины, которые сидели у крестов и стерегли распятых, издевались над ним: «Если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого [25] ». И даже один из казненных разбойников, который был слева от Спасителя, злословил: «Если Ты Христос, спаси Себя и нас [26] ».
24
Евангелие от Матфея, 27:42-43
25
Евангелие от Луки, 23:37
26
Евангелие от Луки, 23:39
– Хватит! Прошу тебя, хватит! – молил Зверев Анатаса.
– Ну что ты, это только начало. Все еще впереди. Ты смотри, не отвлекайся. Я знаю, что отвратительно смотреть на себя со стороны, но что поделаешь: такова жизнь.
– Умоляю, остановись!
– А ты бы остановился, будь я на твоем месте? И поверь мне, это еще только прелюдия: дальше будет еще интересней. Тут как в сказке, чем дальше, тем страшнее.
Луций в ярости сжимал в ладонях землю Голгофы, понимая, что он лишь пешка в этой игре. Его копье лежало рядом, меч висел на поясе. Но как он может убить того, в кого поверил, того, кто открыл ему глаза?
Другой же приговоренный, висевший рядом, сквозь боль говорил: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же. Но мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал [27] ». Сказав это, он обратился к Иисусу Христу с молитвой: «Помяни мя, Господи, когда придешь во Царствии Твоем! [28] ».
– Смотри, капитан, что будет дальше. Смотри внимательно. Грешник кается. И твой учитель возьмет его к себе. Разве это нормально?
27
Евангелие от Луки, 23:40-41
28
Евангелие от Луки, 23:42-43
– Он же раскаялся!
– Раскаянье на кресте. Разве это раскаянье? Разве после этого он должен обрести спокойствие? А ты знаешь, что они совершили?
– Нет.
– А я знаю. Они насильники, убийцы, воры. Разве можно прощать таких? Но нет, вы особые. Стоит только раскаяться, и все. Ура! Да здравствуют врата рая. Все прощено. А я с этим не согласен. Вот ты бы согласился с тем, что какая-то падаль, изнасиловавшая твою жену, убившая твоих детей и ограбившая твой дом, получила прощение и попала в рай только потому, что раскаялась? Нет, раскаянье должно наступить лишь после того, как злодей сам пройдет через то, что совершил. Изнасиловал – будь добр, пройди через это, убил – умри сам. Любой обязан осознать, а не раскаяться. Ощутить и познать. Только после этого человек поймет, что он человек. Разве ты со мной не согласен? Или, быть может, я не прав?