Триумф поражения

Володина Жанна

Я люблю врагов, хотя не по-христиански.

Они меня забавляют, волнуют мне кровь.

Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд,

значение каждого слова, угадывать намерения,

разрушать заговоры, притворяться обманутым,

и вдруг одним толчком опрокинуть

все огромное и многотрудное здание

их хитростей и замыслов, -

вот что я называю жизнью.

Михаил Лермонтов "Герой нашего времени"

— Всё в порядке? — спрашивает меня Холодильник, стремительно сокращая расстояние между нами. — Марго

тебя не обидела?

— Нет. Не обидела, — откровенно говорю я. — Натолкнула на пару мыслей…

— Можно узнать, на какие? — Холодильник берет меня за локти и слегка притягивает к себе.

— Она хотела выяснить, что я знаю про Машу, — рассказываю я, уставившись на узел его серого галстука. — И сообщила, что вы… ты со Светланой должны были удочерить девочку.

— Да, — мягко говорит Холодильник, сокращая расстояние между нами еще на пару сантиметров. — В просьбе Кострова и его дочери я сначала увидел только горячее желание помочь одинокому ребенку, отец которого не в состоянии позаботиться даже о самом себе.

— Маша знает, что ты мог бы стать ее отцом? — нервно спрашиваю я, последними усилиями не давая себя обнять.

— Я с ребенком об этом не говорил. Не думаю, что и Костровы это сделали. Они любят Машу, — Холодильник, наконец, подавляет мое тихое сопротивление и прижимает к своей груди.

Размеренно, сильно бьется его сердце. Мое же колотится быстро-быстро, больно стучит о ребра. Несколько минут Холодильник меня не отпускает и ничего не говорит. Мое сердце постепенно замедляет бег, и его биение синхронизируется с сердечным ритмом Холодильника. И это удивительно, потому что сразу меня накрывает пологом спокойствия и абсолютной тишины.

Одна теплая мужская рука перемещается на мой затылок, другая на шею. Холодильник отрывает мое лицо от своей груди и целует меня в губы, сначала легко, как-то лепестково (вот! уже слова изобретаю), потом всё сильнее и глубже. И вот уже ничего в этом мире больше не существует, только его и мои губы. Я позволяю себя целовать без сопротивления. Меня начинает потряхивать от какого-то несовершенства происходящего, оно похоже на блюдо для гурмана, в которое забыли добавить очень важный ингредиент. Проблему понимаю, чувствую, но сформулировать не могу. И вдруг это делает Холодильник, который перестает меня целовать и говорит:

— Ты ни разу не ответила ни на один мой поцелуй. Почему? Я не чувствую, что они тебе неприятны. Или я ошибаюсь?

Делаю глубокий вздох и прямо отвечаю на вызов:

— Я эмоционально отстаю от событий. Катастрофически отстаю. Не торопи меня, Саша!

Холодильник непроизвольно улыбается, слыша свое имя, и вдруг гладит меня по голове, как маленькую девочку, нуждающуюся в утешении:

— Ты лишена притворства или великий мастер скрывать свои эмоции? Не могу понять. Меня бросает от одной версии к другой.

Пожимаю плечами, чистосердечно отвечая на второй вызов:

— Я не знаю. Сама не знаю. Прости…

Холодильник

на секунду дает мне увидеть в своих глазах разочарование, потом прячет его, заменяя чем-то теплым, участливым.

— Пойдем в мой кабинет, я тебе что-то покажу.

Он берет меня за руку и ведет к себе. В кабинете Холодильника накрыт чайный столик на двоих.

— Ты не стала есть десерт в ресторане Матвея, — лукаво напоминает мне Холодильник. — Павел Денисович очень обрадовался этому и приготовил для нас полдник.

— Ты уверен, что это на двоих? — пораженно спрашиваю я, распахнув глаза и открыв рот.

— Павел Денисович сказал, что это Ниночке и вам, Александр Юрьевич, — дурачится Холодильник. — Разве это много? Банановое парфе, мандариновая панна-котта, лимонный кекс, японское рисовое мороженое. И я забыл, как называется это…

Холодильник показывает на овальное блюдо, на котором на кремово-белой пирамиде лежит горстка свежей малины.

— Это итальянский десерт «Семифредо». Здесь только сливки, яйца, сахар, ваниль и малина, — смеюсь я. — Раньше это был мой любимый десерт.

— Раньше? — поднимает брови Холодильник, зеркаля мою улыбку.

— Пока Павел Денисович не угостил меня тортом "Нина". Он изобрел его прошлым летом на мое двадцатипятилетие, — весело объясняю я, садясь за столик. — За него я готова на многое.

— Правда? — хрипло спрашивает Холодильник. — Я заставлю его печь этот торт каждый день — у меня есть несколько несбыточных желаний.

— Неа! — хихикаю я, отправляя в рот ложечку итальянского десерта. — Это так не работает. Торт можно печь только на мой день рождения. Павел Денисович поклялся на "Книге о вкусной и здоровой пище" издания Наркомпищепрома 1939 года.

— Жаль… — тянет Александр Юрьевич, пробуя лимонный кекс. — Придется всего добиваться самому.

Краснею и поспешно переключаюсь на мороженое.

— Зачем столько? Нам и за три дня столько не съесть! — сетую я, чтобы хоть что-то сказать.

— Значит, не будем выходить отсюда все три дня, — шепчет Холодильник, окончательно меня смущая.

— Александр Юрьевич! К вам поднимается Кристина Олеговна, — постучавшись и чуть приоткрыв дверь, деликатно сообщает Римма Викторовна.

Поспешно поднимаюсь:

— Я пойду работать к себе.

— Подожди! — Холодильник берет меня за руку. — Не хочется пересказывать, вдруг что-нибудь забуду или перепутаю.

Александр Юрьевич тянет меня к плотной портьере шоколадного цвета, закрывающей большие окна его кабинета.

— Побудь здесь, пожалуйста!

— Я не хочу! — отчаянно сопротивляюсь я. — Это некрасиво!

— Это нормально, — шепчет Холодильник, всё-таки запихивая меня за портьеру. — Кристина и некрасиво — слова синонимы!

Чувствую себя маленькой девочкой, спрятавшейся от Карповых в их большой квартире и играющей с ними в прятки, пока кто-нибудь их них не сдастся и не попросит меня выйти из укрытия.