Триумф поражения
Шрифт:
— Это месть! — сообщает Холодильник, нисколько не ослабляя хватку. — Я не дышу уже полгода. Вернее, дышу, но с перебоями и долгой задержкой дыхания. Так и задохнуться недолго…
— Мстительность — еще одно твое замечательное качество? — дурея от очередного завуалированного признания, увожу разговор в сторону.
— Мечтаю об отмщении, — шепчет Холодильник, двигая руку, лежащую на спине, в долгом поглаживающем движении, почти лишая меня врожденной и до мастерства отточенной способности спорить, — Позволила
— Что значит до этого момента? — настораживаюсь я. — Ты решил изменить своему слову?
— Я похож на человека, не умеющего держать свое слово? — начинает нагреваться Холодильник и ослабляет захват, позволяя мне немного отклониться.
– Не хочу задеть твои чувства, но… — начинаю я, — но на моей памяти ты уже дважды отказывался от своего слова.
Холодильник останавливается, пару секунд смотрит на меня не отрываясь, потом, мягко взяв за локоть, ведет к нашему столу.
— Можно поподробнее? — сухо спрашивает он. — Что ты имела в виду?
— Первое, — вздрогнув от этой сухости в голосе, говорю я, — ты снял ограничители к моему карточному выигрышу.
Холодильник кивает, но никак не комментирует сказанное.
— Второе, — решаюсь я сказать то, что мучает меня. — Ich verstehe Deutsch.
— Ты понимаешь немецкий? — переспрашивает Холодильник. — Wie gut? Как хорошо?
— Честно? — морщусь я, понимая, что парой вопросов на немецком он меня раскусит, и не желая обманывать, потому что мне это самой неприятно.
— Желательно, — Холодильник смотрит на меня внимательно и как-то настороженно.
— Я записала на диктофон. И мне перевели, — вздыхаю я. — Прости.
Холодильник приподнимает брови и ничего не выражающим взглядом молча смотрит на меня.
— Ты сам отказался от какого-то слова или обещания. Поэтому теряешь почти весь свой бизнес. Добровольно. Хотя делать это совершенно неразумно, необязательно! — быстро-быстро говорю я, боясь, что он меня перебьет и не даст договорить.
— Глупости! — Холодильник не меняет отстраненного выражения лица. — Твой переводчик дилетант-любитель.
Мне бы такого противника для игры в покер… Держится великолепно. Ни одной эмоции на каменном лице…
— Врешь! — констатирую я, как радар, успев засечь в глубине его глаз эмоцию-молнию. — Я и от Юрия Александровича, и от тебя самого слышала, что, решив… жениться на мне, ты очень многое теряешь. И пошел на это сам. И я хочу понять почему!
— Всё фантастически преувеличено, — почти лениво говорит Холодильник, но меня ему не провести. — Это просто старая шутка. Я отказался от своего ранее данного слова, но никакая фатальная потеря моему бизнесу не грозит.
Молчу, но по-прежнему не верю. В глазах Холодильника появляются настороженность и досада:
— Пробуешь треску или хочешь цыпленка?
— Я хочу знать правду, —
— Даже так? — позволяет себе удивиться Холодильник. — Можешь их озвучить?
Я смотрю на этого уверенного в себе мужчину и мысленно прошу у него прощение за то, что сейчас скажу. Наверное, в моих глазах отражаются мои мучения, потому что Холодильник, наклонившись вперед, вдруг очень нежно говорит:
— Ты зря переживаешь. Всё в полном порядке. В моей жизни нет ничего такого, что я бы не мог контролировать.
— Есть! — слишком резко, контрастно его нежности отвечаю я. — Одна вещь есть. Это я.
— Я говорил не об отношениях. Я говорил обо всем остальном, — мягкости в его тоне не убавляется. Холодильник не поддается на провокацию. — И не стоит называть себя вещью.
— Это метафора, — отмахиваюсь я и продолжаю наступление. — Поскольку происходящее связано и со мной, я хочу знать, чего именно ты можешь лишиться и, главное, почему?
Холодильник долго, очень долго не отвечает, словно взвешивает, что можно мне сказать, а что нет. Треска и цыпленок давно остыли, официант дважды подходил и спрашивал, не нужно ли подогреть горячее.
— Нина! Мой бизнес, его потери и приобретения, не имеют отношения к нам, — твердо произносит, наконец, Холодильник, давая понять, что закрывает тему раз навсегда.
Я отчетливо понимаю, что то, что сейчас буду говорить, произносить нельзя. Что я сейчас испорчу, даже уничтожу что-то новое в себе, что-то, рождающееся в муках и сомнениях, слабое, но уже явно ощущаемое, хотя робкое, беспомощное. Малодушно тяну время, трусовато оглядываюсь по сторонам, словно ищу пути отступления.
Холодильник делает знак официанту, и тот все-таки уносит наши тарелки, то ли разогревать остывшие блюда, то ли выбрасывать.
— Я правильно понял, что ты не будешь горячее? Звать Матвея с десертом? — буднично просто спрашивает меня Холодильник, словно за пару минут до этого мы не говорили о самом важном, о том, что разрывает меня на части.
— Жаль, что ты не хочешь рассказать мне правду, — кусаю я губы, нервно расправляю ткань платья на коленях и кладу подрагивающие руки на стол. — Я смелее тебя.
— Еще моложе, красивее, добрее, — смеясь, подхватывает Холодильник и тянется ко мне, чтобы положить свою руку на мою. — Не забудь про скромнее.
Я отдергиваю свою руку от его руки, чтобы не получить ожог.
— Тебе придется меня выслушать, Саша, — говорю я. — Чтобы потом сюрприза не было.
Холодильник медленно убирает свою руку и смотрит на меня не мигая.
— Вернемся к твоему бизнесу! — приглашаю я собеседника. — Вернее, сначала к нашей договоренности о моем новом статусе.