Триумф поражения
Шрифт:
— Ильич и варенье варит, и на швейной машинке умеет! — гордится другом дед. — Мы с ним оба вдовцы. Моя Мария умерла, когда Юрка еще в школу ходил. А его Екатерина лет десять назад. Так что пожили они вместе лет пятьдесят, по-моему, жаловаться не на что… Как она умерла, Ильич тут вязать и начал…
Сажусь за уже знакомый большой стол и боязливо выглядываю на улицу.
— Ждешь? — хитро улыбается дед, наливая мне большую чашку чая.
— Даже не знаю, как ответить вам, — пожимаю я плечами. — Когда сбегала, даже придумала, что вам скажу, а теперь
— Да и бог с ними! — машет рукой дед. — Я рад, что ты ко мне приехала, что вспомнила… Значит, Сашка наш тебе не безразличен… Думаю, заявится скоро…
Я теперь недопонимаю, что скажу Холодильнику. Почему убежала? Почему к его деду заявилась? И что там с Евгением?
Ароматный чай отчетливо пахнет смородиной. Дед сидит напротив и, не стесняясь, разглядывает меня.
— Красивая ты, Нина, — выносит он приговор, потирая бороду. — От красивых бед много… Даже жаль, что ты красивая…
— У Холо… Саши все невесты — красавицы! — возражаю я. — Я двух лично знаю.
— Ты единственная, кого он ко мне привозил! Трудно тебе с Сашкой? — спрашивает дед. — Расскажи, может, что и посоветую…
— Не просто, — тихо подтверждаю я. — Есть у нас некоторые противоречия…
— Столько слов сказала, а смысла на полкопейки! — смеется дед, подливая мне чаю. — Яснее можешь выражаться?
Пока я собираюсь со словами и мыслями, дед продолжает говорить:
— Сашка, конечно, не подарок! Тридцать лет уже, а ничем, кроме бизнеса своего, не занимается! И еще спокойствие это его ледяное! Поэтому девушкам с ним тяжело. Немногословен, часами молчать может, с женщинами сух, бесстрастен что ли…
Холодильник немногословен?! Мы с дедом говорим и думаем об одном и том же человеке? Молчать часами? Да он и минуты промолчать не может, чтобы или о страсти своей не сказать, или за ошибки меня повоспитывать, или наорать ни за что!
— Ты, наверное, обижаешься на него, что о чувствах своих говорить не умеет? — сетует дед. — А ты потерпи, поближе сойдетесь — разговорится обязательно!
С недоверием и недоумением смотрю на деда. Может, он так шутит? Нет… Лицо вроде серьезное… Даже глаза колючие, придирчиво-пытливые…
— Его самая первая невеста, — рассказывает дед, как сказку начинает (о! значит, был и нулевой пациент!), — нервничала очень, что неразговорчивый, неласковый, не ревнует. Вам же, женщинам, нравятся ревнивые мужчины?
Вздрагиваю, понимая, что дед спрашивает у меня.
— Нравятся ли мне ревнивые мужчины? — с ужасом переспрашиваю я и честно отвечаю. — Не нравятся…
— Вот! — как ребенок, радуется дед. — А Вероника…
Где-то я слышала это имя…
— Вероника — внучка Ильича, подружка детства Сашки, — реагирует на мой наморщенный лоб дед. — Мы с Ильичом размечтались породниться, да не вышло…
— Почему не вышло? — мне вдруг становится интересен и разговор, и предмет этого разговора.
— Да всё как-то сразу не заладилось, — приглаживает усы дед. — В детстве вроде и общались неплохо, а подросли, Веронике страсти захотелось, живости в отношениях,
У меня складывается стойкое ощущение, что я приехала не к тому деду. Вернее, не от того внука…
— Может, у вас где еще один внук завалялся? — неловко и неумно шучу я. — Мы же о Саше говорим?
— О ком же еще? — почти обижается дед. — Юрка у меня один. Сашка тоже. Может, Юрка со своей куклой кого и изобретут, но я сомневаюсь…
— Значит, Вероника с Сашей расстались из-за ревности? — уточняю я.
— Из-за ее отсутствия! — грустно смеется дед. — Вероника его ревновала ужасно, а он ее нет.
— Но жениться хотел? — не понимаю я.
— Не то чтобы хотел, но поговаривал, что знает Веронику давно, что она добрая и порядочная, что может ей доверять, что дети у них будут хорошие… — пытается объяснить мне дед. — Женщинам ведь надежные и крепкие мужчины нужны. Я думаю, он ее нравоучениями своими допёк… Ты же от контроля его тотального сбежала? Так?
Теоретически дед прав, поэтому я согласно киваю, а потом вываливаю скопом:
— И от контроля тотального. И от ревности бешеной. И от страсти, но уже неконтролируемой.
Дед пораженно смотрит на меня. Во взгляде появляется некое благоговение, по-другому не скажешь, словно перед ним не Нина Симонова-Райская, а кто-то из почитаемых на Руси святых.
— А я всё думал… — задумчиво говорит он. — Чего они с отцом сцепились? Предположил, что из-за куклы той, на которой Юрка женился… А это из-за тебя, оказывается… Вот вы, Райские, умеете ад устроить!
— И многих Райских вы знали? — удивляюсь я.
— Да одной достаточно! — ухмыляется дед. — А теперь вот две!
Дед неожиданно вытаскивает меня из-за стола и ставит перед собой, как генерал новобранца.
— Что ты за птица такая, Нина Райская?
— Симонова-Райская, — вежливо поправляю я, размышляя, сделать руки по швам или нет.
— Значит, говоришь, что о страсти говорит, ревнует и контролирует?
— Так точно! — не удерживаюсь я, уж очень комично растерянное выражение его лица.
— Так это же совсем другое дело! — радостно потирает руки дед. — Теперь оборона получает новый идеологический смысл. Мы же возьмем его тепленьким!
— Куда возьмем? — интересуюсь я, переминаясь с ноги на ногу.
— В клуб живых людей! — таинственно сообщает мне дед. — Иди-ка отдыхай, внученька!
В этот момент он снова напоминает мне Деда Мороза.
— Отдохни, полежи, фасон свадебного платья попридумывай…
Поднимаюсь на второй этаж и иду в "свою" комнату. Там всё по-прежнему. Долго смотрю в окно на яблоневый сад, ощущая растущую в груди тревогу. Холодильник за мной не торопится. Или не нашел, что вряд ли. Или скрывает следы убийства Родина, а на это время надо. Или, что скорее всего, просто остывает, чтобы не пошли по закоулочкам мои клочки, точнее, клочки меня…