Трое в одном
Шрифт:
Глава 8. Что делать с больным?
Дома Александра Ивановича ждал Асылбек.
— Звонила Лена, — сообщил он. — Хотела узнать, как здоровье Бориса. Интересовалась, когда ты придёшь. Я сказал, что поздно. Она зайдёт к нам.
— Очень кстати! — довольно сказал Орлов. — Она как раз мне сегодня очень нужна. А Мамедов не звонил?
— Нет.
— Придётся позвать его сюда.
Профессор снял трубку, набрал номер и, когда хирург ответил, коротко сказал:
— Прошу вас, Акбар, немедленно зайдите ко мне… Да, очень важные новости… Ну, голубчик, об этом я скажу вам
Асылбек с удивлением следил за стариком. Значительность тона, каким профессор разговаривал со своим ассистентом, взволновала юношу. Может быть, что-то случилось с Борисом?
И Асылбек осторожно спросил:
— Как Боря, дедушка?
Старик, не отвечая, подошёл к столу, тяжело опустился в своё любимое кресло и кивком головы указал Асылбеку на стул.
— Садись, Асыл. И давай поговорим. Поговорим начистоту о твоём бывшем друге.
— Почему же бывшем? — встревоженно спросил Асылбек. — Ты уже второй раз говоришь это слово. Почему?
— Потому что Бориса Стропилина больше не существует, — сурово сказал Орлов.
Асылбек вскочил с места, но профессор решительным жестом руки заставил его сесть.
— Значит, операция не удалась? — тихо спросил юноша. — Зачем же ты обманул нас?
— Операция удалась. Удалась блестяще. И в этом я вас не обманул. И всё-таки Бориса Стропилина не существует. Осталось только его тело. Но в этом теле ожил совершенно другой человек. По странной случайности, с тем же именем. Тоже Борис, только не Стропилин, а Кошкин. Подпоручик николаевской армии.
Асылбек в изумлении смотрел на старика.
— Я… Я ничего не понимаю, дедушка, — растерянно пробормотал он.
— Я сделал пересадку мозга… — начал было Александр Иванович, но, заметив навернувшиеся на глаза юноши слёзы, осёкся и мягко добавил: — Не надо, мой мальчик… В конце концов можешь считать, что твой друг в какой-то мере жив: ведь мы же спасли его тело.
— Но ведь это уже не Борис Стропилин, — с трудом сдерживая слёзы, проговорил Асылбек.
— Ну, а если бы вместо пересадки мозга пришлось делать пересадку сердца? — возразил Александр Иванович. — Ведь тогда бы ты не горевал, а только бы радовался. В конце концов и мозг — лишь часть целого организма. Мы с полным правом можем принять две версии: во-первых, существует твой друг с изменённой психикой и, во-вторых, существует подпоручик Кошкин с телом твоего друга. И то и другое в равной мере будет правильным. Я сказал тебе, что твоего Бориса не существует, но точно с таким же правом я могу и утверждать, что спас твоего друга от смерти, наделив его иным мозгом… Погоди! Куда ты?
Асылбек резко встал и, наклонив голову, быстро вышел из комнаты. Профессор вздохнул и задумался…
Юноша долго стоял на крыльце, подставляя разгорячённое лицо прохладному ветру.
Самые противоречивые чувства овладевали им. Он был потрясён известием о гибели своего друга и в то же время почему-то никак не мог поверить в реальность этой гибели. Человеку свойственно даже в самый тяжелый для него момент жить надеждой на что-то лучшее. Так и теперь отчаяние Асылбека постепенно сменялось надеждой, что Борис всё-таки жив.
Юноша знал, что скоро он увидит того, именно своего Бориса. Он услышит именно его голос, сможет дотронуться именно до его сильной руки. А если наткнётся на совершенно
Когда Асылбек вернулся в комнату, Александр Иванович по-прежнему сидел в кресле.
— Расскажи мне, как это произошло? — попросил Асылбек, усаживаясь против него.
Старик внимательно посмотрел на юношу. Потом спросил:
— Ты помнишь, в каком состоянии привёз в клинику своего друга?
— Да, — тихо ответил Асылбек. — У него был пробит череп. И мне даже показалось, что Борис был уже мёртв.
— Ты не ошибся — он был мёртв. Но видишь ли, голубчик, в медицине необходимо твёрдо различать следующие этапы процесса умирания. Прежде всего угасают функции высших отделов центральной нервной системы. Наступает агония. Постепенно останавливается сердце, прекращается дыхание, и внешне как будто наступает смерь. И всё-таки это ещё не смерть! На каком-то чрезвычайно низком уровне ещё продолжаются, так сказать, обменные процессы, которые показывают, что жизнь ещё не угасла. Тебе понятно, Асыл?
— Понятно…
— Смерть как будто бы наступила, но где-то там, в самой глубине организма, чуть теплится крохотная искорка жизни. В отличие от полной, биологической смерти, такое состояние называется у нас, медиков, клинической смертью. И вот задача врача: раздуть эту крохотную искорку в новое пламя жизни.
— А сколько же времени может продолжаться состояние этой клинической смерти?
— Быстрее всего гибнет мозг. До сих пор существовало мнение, будто наиболее важные клетки мозга, главным образом кора больших полушарий, не могут жить без крови, богатой кислородом, более пяти-шести минут. После этого срока в них наступают такие изменения, которые уже приводят к гибели мозга. До сих пор ещё считалось, что невозможно задержать этот быстро наступающий распад корковых клеток.
— Почему ты говоришь «до сих пор»? — спросил Асылбек.
— Потому что я теперь твёрдо знаю: есть метод, который устраняет эти неизбежные изменения, приводящие к гибели мозга.
— Это твой метод?
— Нет, не мой. Этот метод был открыт сто с лишним лет назад. Им владел единственный в мире человек. И я теперь понимаю, что это был гениальный врач. Сколько открытий он бы сделал, если бы не погиб!
— Кто же это? Неужели твой дед?
— Да, он.
Профессор помолчал и посмотрел на висящий портрет молодого человека в офицерской форме.
— Полковой лекарь… Родись он в другое время, он был бы учёным с мировым именем…
Александр Иванович вздохнул и снова обратился к Асылбеку:
— Помнишь, я тебе как-то рассказывал о его удивительном способе сохранения тканей человеческого тела?
— Помню. Но ты о мозге не сказал ни слова. Почему ты об этом молчал?
— Потому что я и сам ничего о нём не знал до последнего времени. Этой необыкновенной операции помогла случайность. Во время разговора с Акбаром, когда ты привёз Стропилина в клинику, я понял, что нужно либо отказаться от всяких попыток вернуть жизнь пострадавшему, — ведь мозг его был поражён настолько, что нечего было и думать о его лечении, либо нужно делать чрезвычайно сложную и смелую операцию пересадки головного мозга.