Трое в одном
Шрифт:
— Баллетристику я не очень люблю, Елена Александровна. Марлинского, правда, обожаю. Особливо его сочинения про войну: «Лейтенант Белозёр», к примеру, или «Латник». Кстати, вы с собой новенького ничего не привезли?
— Что именно?
— Ну, последних журнальчиков, например. Я, Елена Александровна, больше всего «Отечественные записки» господина Краевского люблю.
— У меня нет этого журнала, — смущённо ответила Лена.
— Весьма жаль. А скажите, вы в Петербурге давно изволили быть?
— Я там не была…
— О,
Девушка покачала головой.
— Ну, матушка моя, и чудеса же там! — восторженно сказал Кошкин. — Весь поезд катится по чугунным полоскам. Рельсами они называются. Впереди — машина с трубой. Высоченная машина! С меня ростом, а то и повыше. А сзади — тележки со скамьями прицеплены. Штук пять тележек, не меньше. И на каждую тележку по двадцать человек может сесть. Представляте? Это на открытую. А в крытых тележках, что на манер кареты, там, конечно, меньше вмещается. И всё же человек сто этот поезд вполне увезёт. Просто удивительно! А скорость какая! По двадцать вёрст за один только час! Чего вы так на меня смотрите? Не верите? Не вру, ей богу, не вру! Двадцать вёрст в час, никак не меньше.
— Верю, — тихо ответила девушка. — Но разве ты забыл, что поезда теперь могут делать свыше ста километров в час.
Кошкин расхохотался.
— Что вы, Елена Александровна! Это уж сказки! Дамский вымысел. Пока к вам, в провинцию, дошло — присочинили…
Он помолчал и с сожалением добавил:
— Да-с, жаль, что вы сами это чудо не видели. Ну, ничего, успеете ещё, увидите…
Лена опустила голову. Неужели это надолго? Ну что ж, она сделает всё, чтобы вернуть Бориса в прежнее состояние. Она так углубилась в свои мысли, что даже не заметила, как дверь отворилась и в палату вошёл Орлов.
— Ну, что, молодёжь? — весело спросил он. — Беседуем?
— Да, господин доктор, — в тон ему ответил Кошкин. — Знакомлю Елену Александровну с последними новостями. Она ведь тоже, оказывается, недавно сюда приехала. Уж не вместе ли с вами?
— Угадали, голубчик! — добродушно ответил Орлов. — Мы с ней в некотором отношении родственники.
И уже серьёзно добавил:
— Хочу вас сегодня впервые выпустить на свежий воздух. В сад. Кстати, там все мы и позавтракаем. Не возражаете?
— Конечно, нет. Но как скоро я смогу покинуть сей лазарет? Мне ведь в полк пора.
— Ну, что касается вашей службы в полку, придется пока подождать. Вам ещё отдохнуть надо. Вот и отдыхайте. Развлекайтесь, читайте, гуляйте по саду. Елена Александровна компанию вам составит.
Кошкин задумался.
— Всё это прелестно, — наконец сказал он. — Но ведь я человек подчинённый, господин доктор. Мне
— С ним всё улажено, — быстро сказал Орлов. — Он вовсе не против.
— Отпуск с сохранением жалования?
— Разумеется.
— Прелестно, прелестно! Но мне бы с Татьяной Ивановной повидаться нужно.
— Вы можете написать ей записку, — торопливо сказал Александр Иванович. — А видеться нельзя.
Кошкин нахмурился.
— Вы слишком распоряжаетесь моей особой, — резко сказал он. — Впрочем, на то вы и доктор… Велите принести мне мундир.
И, повернувшись к Лене, галантно произнёс:
— Пардон, мадемуазель! Я, так сказать, в неглиже. Прошу вас.
И он взглядом указал на дверь.
Лена, сама не зная почему, вдруг покраснела, смутилась и поспешно вышла. Следом за ней вышел и Александр Иванович.
— Мария Павловна, — обратился он к дежурной сестре, — принесите, пожалуйста, больному его одежду. И, кстати, захватите листок бумаги и ручку.
Потом он сел на диван, стоявший у окна, и жестом руки пригласил сесть девушку.
— Ну что, Лена? — участливо спросил он.
— Это ужасно, — тихо сказала девушка и подняла на профессора полные слёз глаза. — Неужели это надолго?
— Посмотрим… — неопределённо ответил он и задумался.
Девушка вытерла слёзы и открыла сумочку, чтобы достать зеркальце и привести себя в порядок. Но зеркальца не оказалось — видимо, Лена второпях забыла его дома.
Она с досадой оглянулась вокруг.
— А где у вас зеркало? Я помню, недавно здесь, у окна, стояло трюмо.
— Мы его убрали, — сказал профессор и тоном приказа добавил: — Хорошо, что вы мне напомнили. Ни в коем случае не давайте Борису зеркала. Слышите? Ни в коем случае!
— Но почему?
— Так нужно, — коротко ответил профессор.
Мимо прошла сестра с одеждой Бориса. Лена рассеянно проводила её взглядом. Дверь палаты плотно притворилась. А через секунду оттуда послышался гневный голос больного.
— Что ты мне принесла, каналья? Что ты принесла? Где мой мундир?
Сестра что-то ответила, спокойно и тихо. Но Кошкин не унимался:
— Да как же я это надену? Разве ж это панталоны? Это же чёрт знает что!
Лена, нервно закусив губу, вскочила с дивана. Но профессор крепко взял её за руку.
— Успокойтесь. Сестра его уговорит.
Голос Кошкина в самом деле стал звучать гораздо тише.
Однако через минуту он снова зазвенел гневно:
— Это — шляпа?! Это же решето, а не шляпа! Мне цилиндр нужен, каналья! Понимаешь? Цилиндр!
Дверь широко распахнулась, и оттуда вылетела модная капроновая шляпа Бориса Стропилина. Описав полукруг, она ударилась о фикус, стоявший в вестибюле и покатилась к ногам Орлова. Старый профессор, кряхтя, поднял её и укоризненно сказал появившемуся в дверях Кошкину: