Троецарствие
Шрифт:
— Как ты догадался, государь? — посмурнел ещё больше Чемоданов, правильно интерпретировав неприкрытый сарказм в сочащимся ядом вопросе.
Рынды, замершие у меня за спиной, переглянулись, выступили вперёд, отгораживая от изменника.
— А это Ваське Шуйскому нужно спасибо сказать. Упредил, — я усмехнулся, глядя на появившееся в глазах бывшего друга детства недоумение. — Если бы этот торопыга не поспешил с предъявлением царского венца народу, я бы тебя даже в мыслях ни в чём не заподозрил. А так, — Я сделал над собой усилие, разжимая кулаки, грустно улыбнулся несостоявшемуся
— Государь! — рухнул на колени Василий.
Вернувшийся Никифор, окинув взглядом открывшуюся картину, быстро поставил на стол пузатый кувшин, встав за его спиной.
— Что, государь? Мы же с тобой с детства вместе были, Вася! Я тебя даже не за товарища, за друга своего держал! А ты меня убивать пришёл? Что хоть пообещали за то?
— Батюшке жизнь сохранить. Шуйский сказал, что лишь опалу наложит и навечно его либо в Туруханск, либо в Пелым воеводой сошлёт. Даже вотчину обещал не отбирать.
— И ты ему поверил? Он и батюшке моему верно служить обещал, и самозванцу в том клялся, — я, проигнорировав движение одного из рынд, сам налил себе вина из кувшина, чуть помедлив, наполнил ещё один кубок, кивнул на него Чемоданову. — Пей. Нет уже Ивана Семёновича больше в живых. Не нужен он теперь Ваське. Помянем.
Василий припал к кубку, держа его дрожащими руками, выпил залпом, наверняка не почувствовав вкуса.
— Как хоть убить то меня должен был? Неужто ножом пырнул бы?
— Яд дали.
— Понятно, — кивнул я сам себе. — Оружие подлецов и трусов. Ладно. Чего уж теперь. Рассказывай, что на самом деле с вами случилось.
— Мы в Астрахань приехали. Батюшка решил по Волге до Нижнего добраться, а там уже и Кострома недалеко. Там нас Ломоть и встретил.
— Ломоть?! Опять?! — я грязно выругался, со всей силы треснув кулаком по столу. Рынды состроили морды кирпичом, сделав вид, что ничего не заметили. — Он то там каким образом очутился?!
Всё, достал меня этот проходимец! За каждой второй каверзой его рожа выглядывает. Он что, вечный?! Сегодня же Грязнову отпишу; хватит тому без дела в штаны просиживать.
— Нас ждал. Сказал, что это ты его нам навстречу послал. Батюшка шибко обрадовался. Уже вместе доскакали до Царицына. Сговорились с купцом и на струге до самого Нижнего добрались. А там нас уже ждали. Ломоть поселил в доме у своего знакомца, а сам про обоз на Кострому пошёл узнать. А вернулся уже с холопами князя Шуйского. Петра сразу зарубили, а на нас навалились дружно толпой, связали да на Москву и увезли. С тех пор я батюшку не видел.
— Значит, так и запишем: Шуйские и Ломоть. Ну, Шуйских я так и так не помилую. Дай только срок. А вот Ломоть.
— Он теперь московский дворянин. В ближниках у самого царя ходит.
— Стольником ему уже не стать, — отрубил я. — Тут вопрос другой. Ивана Семёновича я не виню. На дыбе повисишь и не такое расскажешь. А вот
— На всё твоя воля, государь. Казни, как пожелаешь.
— Казни. Кого другого обязательно бы казнил. Да и тебя, если бы не отец твой, не пощадил. Должен я Ивану Семёновичу. Сильно должен. Не хочу, чтобы род его прервался. В общем так, — припечатал я ладонью стол. — Завтра в Мангазею на воеводство поедешь. Доберёшься, Жеребцова с походом сюда поторопи. И сиди там до тех пор, пока обратно не позову. Уберите его с глаз моих. Посадите до завтра под замок, чтобы не умыслил чего.
Я отвернулся, вычёркивая бывшего товарища из своей жизни, немного выпил, в бесплодной надежде смыть заморским вином поселившуюся в душе горечь, задумался, незаметно для себя выпав из реальности.
— Государь.
— Чего тебе? — оглядываюсь я на нерешительно топчущегося в дверях Никиту Сысоя. — Ступай. Ты мне сегодня не понадобишься.
— Та матушка Дария к тебе просится, государь. Сказывает, весть для тебя, царь-батюшка шибко важная. А Никифор не пускает.
— Матушка Дария? — уставился я на писаря. — Монахиня?
— Игуменья Тихвинского Введенского монастыря.
— Тихвинского? — в недоумении переспросил я. — Она что специально сюда приехала. Дария. Дария. Тихвинский монастырь. Погоди!
В мозгу что-то щёлкнуло, выдав информацию. Так это же Анна Колтовская! Четвёртая полузаконная жена Ивана Грозного. Ей-то от меня что понадобиться могло?
Светало. Горизонт еле заметно посветлел, начав выделятся контурами еловых макушек на фоне тёмной стены леса. Деревня уже не спала. В отсветах десятка костров и густо чадящих дымом факелов суетились люди, фыркали лошади, бряцало железом оружие. Где-то на околице сиротливо прокукарекал петух и тут же смолк, словно испугавшись собственной смелости.
Надо же! Не всей животине вчера шеи посворачивали. И где только спрятаться умудрился?
Чаплинский недобро усмехнулся, наблюдая за царившим вокруг оживлением.
От загребущих рук околичной шляхты (мелкопоместная литовская шляхта) так просто не скроешься; в каждую пристройку заглянут. Да и казаки, что треть набранного капитаном отряда составляют, от них не отстают. Потому и хлопает не закрытыми ставнями каждая попавшаяся на пути деревенька; ни псу залаять, ни корове замычать.
— Пан ротмистр, лошади осёдланы. Хлопцы готовы выступить.
— Добре, — кивнул Чаплинский Янушу.
Старого казака он приблизил к себе год назад, после неудачного похищения Годунова. Вместе тогда с Запорожской Сечи удирали. Вот и сд… Хотя нет. Какая может быть дружба между благородным шляхтичем и бывшим посполитым (лично свободный крестьянин), перебравшимся на Сечь? Правильно, не может. Просто привык он к старому запорожцу. Сумел Януш стать для него незаменимым, взвалив на свои плечи большую часть бытовых проблем.
— Пойду, доложу капитану, — кивнул Станислав своему слуге. — И проследи, чтобы опять лошадей всякой рухлядью не навьючили! Сам знаешь, как он этого не любит. Только припасы на день и то, что в заплечные сумки уместиться сможет.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
