Шрифт:
Тролли и Легенды...
Время от времени в жизни иллюстратора случаются странные и неожиданные моменты, например, заказ, получатель которого затерялся, или совершенно беспрецедентный заказ.
И однажды — телефонный звонок, на следующий день — электронное письмо; содержание последнего, мягко говоря, озадачивало. Мы хотели бы, чтобы ты написал предисловие, это для фестиваля. Написал? Для Троллей? Я? Мир вдруг приобрел забавную фактуру.
Вспоминая тот момент, уж не знаю почему, мне приходит
После того памятного вечера меня все преследовали воспоминания о нем и не дававшие покоя вопросы. Какая здесь связь с этим фестивалем? Какая связь с мастерски написанными текстами приглашенных авторов, отобранных для этой антологии?
Изо всех тролльских событий того вечера у меня не сохранилось ничего, помимо засевших под черепом химеричности и сюра. Все это заставило меня пересмотреть свои отношения с троллями...
Я понял, что говорю по-тролльи, ем по-тролльи и дышу по-тролльи гораздо чаще, чем думал.
А уж в этом году я начал совсем рано. Я с восторгом вспоминал ту странную новогоднюю ночь; незабываемую новогоднюю ночь, когда на мгновение мне показалось, что я могу бежать наперегонки быстрее двух пьяных польских троллей. Конечно, в своем безмерном великодушии (польский тролль великодушен, задирист, но великодушен) они не позволили мне долго обманываться насчет своей скорости.
Конечно, те тролли, что смилостивились надо мной в лесу на западе Парижа, не единственные, кто занимал мои мысли в последние месяцы. Надо сказать, что для иллюстратора научной фантастики я немало сталкивался с троллями. Что касается моей профессиональной деятельности, то тролли редко стучатся в мою дверь, но уж когда стучатся, неудивительно, что эта дверь разлетается вдребезги.
Впервые эта дверь рассыпалась в щепки несколько лет назад, когда один известный детский автор познакомил меня со своим забавным троллем по имени Дуду. Моя интрижка с этим потешным троллем продолжалась несколько лет, и, надо признать, она оставила неизгладимые следы, и далеко не только карандашом по бумаге.
Всякий раз, когда я вспоминаю путь, пройденный в компании этого курьезного тролля, мне приходит на ум чувство поддержки. Словно со мной был старший брат или доброжелательный дядюшка. Именно этот образ всплыл, когда мне пришлось взять слово, чтобы отдать последнюю дань уважения Пьеру Боттеро. И тролль все еще был там, доброжелательный, готовый отлупить любого незваного приставалу, вставшего на дороге...
Тролль — и когорта связанных с ним легенд — теперь подпали под категорию «нерушимой дружбы». Сегодня я обязан признать, что связь между тролльей грузной задиристостью и крепостью дружбы отрицать не приходится. Я бы мог дополнительно подтвердить эту связь на примере необыкновенной просьбы тролля по имени «Путу», более известного
Тексты, представленные в этом сборнике, помимо слов и историй, рассказанных авторами, говорят не о чем ином, как о том же, что наполняет жизнью мое ремесло иллюстратора — помимо работы, любви к книгам и хорошо выполненным изображениям, — о дружбе.
В конце концов, на путях этого тролльего фестиваля, в дискуссиях и встречах, в улыбках, летающих навстречу друг другу в баре или на ярмарке рукотворных изделий, в теплых встречах, в волнении и энтузиазме, порожденных этим фестивалем, живет гораздо большее, чем фантастические существа и ужасающие монстры, сама суть этого события — дружба. Дружба троллей, грубая и жесткая, мужественная и доброжелательная, дружба извечных приятелей. Тогда «Приятели и легенды», почему бы и нет?
Под парижскими мостами
Пьер Певель
Тем весенним парижским вечером 1910 года Жюстен Гаме, сидя за рулем своего чихающего «Рено», только и знал, что брюзжать. Главным образом дело было в том, что только что пробило десять, и усталому Гаме не терпелось очутиться в своей постели. Последняя поездка за день, предпринятая под обещание солидных чаевых, увела его далеко от дома, причем из-за строительства метро ему по дороге домой то и дело приходилось пускаться в невыносимо бесящие объезды. Еще одной причиной плохого настроения Гаме стало то, что он, пока ехал по улице де Тольбиак к одноименному мосту, увидел поднимающийся туман. А Гаме — как и все жители Парижа Чудесного [1] — приучился опасаться туманов, ибо знал, что они благоприятствуют всевозможным чарам и всяческим неприятным сюрпризам. Разве он сам на прошлой неделе чуть не сбил единорога, появившегося из серебристого утреннего тумана? И разве не клялся один из его коллег, что въехал в этакий диковинный гороховый суп возле парка Монсо и вынырнул из него в Шарантоне? Итак, Гаме брюзжал, и надо честно добавить, что брюзжал он еще и потому, что принадлежал к благородной гильдии парижских таксистов, чья репутация относительно выдержанности характера успела прочно сложиться уже теперь, в начале XX века.
Подъехав к мосту, который отделял его от правого берега, 13-го округа и собственного дома, Гаме с досадой буркнул:
— О Господи!
Туман здесь настолько сгустился, что мост Тольбиак под светом уличных фонарей — в непосредственной близости потускневших, а далее и вовсе пропадающих — совсем в нем растворился. На пустынной набережной де ла Гар видимость исчезала уже через пять метров, и Гаме не сомневался, что если он попытается пересечь Сену, которой тоже не было видно, станет еще хуже.
Он заколебался.
В конце концов, мосты Насьональ и де-Берси находились не так и далеко. Выбор любого из них означал бы всего лишь еще одно отклонение от курса, но не было никакой гарантии, что и их тоже не наводнил туман. Так же как и не было гарантии, что в тумане не таится ничего опасного. Или сверхъестественного, если чуть задуматься.
Именно об этом Гаме, собственно, и задумался.
Приняв решение, он с зажженными фарами отправился через мост Тольбиак.
Не спеша.