Тролли и легенды. Сборник
Шрифт:
Необычайное существо
Магали Сегюра
Моей матери, которую я потеряла,
Моему отцу, которого я открываю.
Она не станет возвращаться. На этот раз она себе дала твердое обещание. С каждым шагом по пустоши ее решение становилось все бесповоротнее и бесповоротнее. Силье, в расцвете своих двенадцати лет, воодушевлялась тем, что постоянно повторяла себе: она ничего не боится. Она была дочерью Халвора Нильсена, лучшего воина в деревне. Она сразится, не боясь смерти, как он. Даже если пришлось бы
Силье замедлила шаг. Палка могла остановить зверя-одиночку, но девочка не была уверена, что сможет справиться со стаей волков или с тем же медведем… Разозлившись, она слишком поспешила с уходом. Ей даже нечем было развести костер, — она захватила только шерстяной плащ да нож, лежавший в ту минуту на кухонном столе.
Девочка приостановилась. Зима выдалась не слишком суровой, а весна оказалась такой мягкой и ясной, что сама природа себя опережала. Дикие животные уже несколько недель как вышли из спячки. Силье предпочла убедить себя, что ни у кого из них нет причин шастать особенно проголодавшимися. Меньше всего ей хотелось порадовать мать, вернувшись с понурой головой и в очередной раз доказав, что ее бунты не стоит воспринимать всерьез.
Силье перевела взгляд на подол своего осточертевшего, чересчур короткого черного шерстяного платья. Он терся о горечавки — такие же пронзительно-синие, как глаза девочки. Казалось, растение ее дразнит тем, что в этом году зацвело так рано. Как хотелось бы Силье носить бюнад[23] такого цвета! Она раздраженно фыркнула. Затем откинула назад две маленькие светлые косички, обрамлявшие ее изящное личико вместе с остальными — распущенными — волосами. И вернулась к прежнему ритму.
Она была дочерью Халвора Нильсена! Она сразится, не боясь смерти, как он! Она готова даже встретиться с волком, рысью или медведем, потому что она ни за что не станет возвращаться!
Чтобы покинуть фьорд, предстояло пройти долгую дорогу. Ближайшая деревня, Фюглестадватнет, лежала от нее в десяти лигах. Бесконечные каменные тропки, петляющие по пустоши, и сумрачные дорожки, протоптанные под соснами и березами — вот что ожидало ее в ближайшие несколько часов. Но у Силье был шанс добраться до тетиного дома засветло, так что усталость не имела значения.
Девочка не боялась жажды, ведь все ручьи в округе переполнились талой водой. Голод ее тоже не пугал — у нее с трех лет хватало силы воли, чтобы из упрямства не есть целые сутки. Вот холод страшил ее больше. Хотя ночи становились все короче и короче, температура все еще могла меняться очень резко, даже днем. Вдобавок Силье не была уверена — стoит ли ей щадить корсаж своего бюнада: он ей жал, сдавливал ее маленькие, только появившиеся грудки, наличие которых отказывалась признать ее родительница.
Девочка вновь остановилась. Она достала из чехла нож и разрезала все завязки на корсаже. Ей дела не было до того, сколько стоит кожаный шнурок; вздох, который она наконец смогла сделать, стоил всех монеток мира: она с удовлетворением освободилась из-под гнета как стесняющей ткани, так и скупости своей матери.
Гнев ее частично улегся. Щеки раскраснелись и стали солоны от усилий и слез; она обернулась, чтобы прикинуть пройденный за последние полчаса путь. Долина выглядела великолепно, она никогда не была такой красивой: голые каменные скалы и пустоши пестрели необыкновенной синевой горечавок, бледно-желтым оттенком первоцветов и неброским пурпуром мытника. В лучах солнца сверкали множество водопадов, делая пейзаж еще живописнее, чем месяц
Силье задумалась, обнаружила ли ее мать, что она сбежала. Сонья, после отъезда мужа занятая тем, что баловала младшую дочку и потворствовала всяческим капризам двух ее братьев, наверняка с облегчением восприняла бы исчезновение старшей дочери. Бабушка нашла бы аргументы, оставившие ее в деревне, но Мормор[24] умерла от сильной простуды перед самым концом зимы. Бабушка унесла с собой часть ее детства, вместе с тем лишив ее хранительницы девичьих секретов.
Больше никто и никогда ей не расскажет сказочных легенд, от которых она была без ума.
Силье горестно вздохнула. У нее нашлось бы еще столько вопросов к Мормор о ее богах, о неимоверно сильных йотнар[25] или об их женщинах, то самых чудовищных в мире, а то настолько завораживающих, что кружили голову самому Одину.
Смерть Мормор усугубила разброд в душе девушки-подростка, которая и без того переживала преображение своего тела. И в голове, и на сердце все у нее шло наперекосяк. Лучше было покинуть эти места, слишком наполненные болью, чтобы сохранилась их магия. Ничто больше не удерживало Силье в этой деревне, пропахшей вяленым лососем и шкурами мускусных быков. Жалко будет только обнимашек с младшей сестрой Фридой, да еще… что она не успела отвесить этому придурку Кнуту заслуженную плюху за то, что прятался за грудой больших округлых валунов, чтобы подглядеть, как она купается у подножия водопада Семи Сестер.
Она считала, что отец понял бы ее уход, он ведь единственный ее во всех решениях поддерживал. От него она унаследовала силу характера и неспособность довольствоваться меньшим. Когда он возвращался домой — наступали праздник и роскошная жизнь; из своих завоеваний он привозил столько сокровищ. Вот бы только он проводил дома больше, чем те два месяца в году, когда в море было не выйти! Если бы он в очередной раз не уехал, она могла бы остаться. Сонья же постоянно считала деньги. Под предлогом того, что семья, пока ее глава в отъезде, получает доход лишь от продажи гагачьего пуха, всяческие фантазии отсекались. Каждое украшение становилось мясом, шкурами и оружием, каждая золотая монета — кормом, инструментами и семенами. Но отказать в покупке платья для старшей дочери, которая за зиму выросла на три дюйма, всего за неделю до деревенского праздника — уж это было чистой воды жадностью!
Ее тетя со своим собственным трактиром была не так прижимиста, и Силье была уверена, что сможет позволить себе самые красивые наряды на свете, работая у нее.
Ветерок высушил белокурые локоны, прилипшие к потному лбу Силье. Девочка снова вернулась к ходьбе и чуть выше сошла с тропинки, чтобы срезать путь через группку худосочных берез. Склон поднимался так круто, что ей приходилось помогать себе руками, но она прикидывала, что сократившаяся дорога стoит сбившегося дыхания да нескольких царапин на руках. Одолев еще лигу, она оказалась среди сосен, сбившихся одна подле другой на относительно ровном клочке почвы. Земля сильно пахла перегноем, мхом и сыростью. Поверх нее были разбросаны остатки шишек, погрызенных белками перед зимой и теперь окончательно распадающихся.