Тропа Шамаша
Шрифт:
По большому счету, Тимуру Олеговичу было параллельно, что про него подумал банкир, но этот небольшой конфуз расстроил дальнейшие планы офицера. Соболь, посещая Вега-Банк, намеревался не только решить Тонины проблемы, но еще и поговорить с главным секъюрити банка. Михаил Курко присутствовал на той злополучной вечеринке и даже провожал с нее Лобычева, посему наверняка мог поведать что-нибудь любопытное, скрытое от следствия. Теперь, после столь неприятного финала общения с Беркульским, соваться к начальнику службы безопасности Вега-Банка было как минимум неразумно. При таких деньгах ведь дружба дружбой, а служба –
Водитель уазика терпеливо ждал, когда офицер соизволит назвать следующую цель поездки, но тот лишь молча курил рядом с машиной, не обращая внимания на пекло летнего асфальта и отравленный воздух закупоренного автомобильной пробкой переулка. Тимур Олегович прокручивал состоявшийся разговор, пытаясь решить, стоит ли ему вообще продолжать свое расследование. Логичные и убедительные доводы Беркульского значительно поубавили детективный пыл офицера. Однако они были так обильно приправлены насмешкой, что самолюбие Тимура Олеговича требовало хоть головой об стенку, но доказать свою правоту.
На середине второй подряд сигареты он пришел к компромиссу между здравым смыслом и самолюбием. Соболь, припомнив фразу Вячеслава Львовича о какой-то заморочке Лобычева с Нугаевым, решил на всякий случай пообщаться с телефонным коммерсантом, тем более, что последний фигурировал в списке участников вечеринки и мог оказаться свидетелем. Но если их конфликт тоже окажется пустяковым – расследование придется сворачивать.
Тимур Олегович достал записную книжку, открыл на букве «Н». В новом мобильнике телефонный справочник был еще пуст, вот и пришлось набирать с листа малознакомый номер. Хоть и не удобно, зато вышло результативно – соединиться удалось с первой попытки, а встреча вообще срослась просто сказочно. Нугаев как раз намеревался ближе к вечеру лично проверить строительство новой ретрансляторной вышки на территории десантников, а Соболь еще вчера запланировал проверить стрельбище. Оно хоть и располагалось недалеко от города, но все-таки не каждый день там бывали отцы-командиры. После короткого разговора водитель получил, наконец, долгожданную команду и от души газанул.
До встречи с Нугаевым Тимур Олегович на стрельбище занялся своими непосредственными обязанностями. Напрягаться особо не пришлось, в «багдаде» было все спокойно. Когда с КПП сообщили о приезде бизнесмена, Тимур Олегович решил сам пройти на его объект и пообщаться там – в кабинете слишком официальная атмосфера, не до откровенности.
Завидев офицера, Нугаев вроде бы даже обрадовался встрече, хотя раньше они особо не контачили.
– Приветствую героя-десантника на родной земле. – Азамат Фаттихович перехватил взгляд Соболя на металлическую конструкцию и поинтересовался. – Ну как, Тимур Олегович, нравится сооружение? Без пяти минут памятник архитектуры!
– Ничего так. Не Эйфелева башня, конечно, но впечатляет, – не покривил душой офицер.
Соболя впечатляла не сколько сама конструкция, сколько темпы и технология ее сооружения. Прошло совсем немного времени после начала стройки, а половина из ее будущих пятидесяти метров уже возвышалась над военными постройками. Тимур Олегович прикинул,
– Если не секрет, что привело самого главу Мобилкома на стройку обычного ретранслятора? – продолжил Соболь.
– Не секрет. Решил свежим воздухом подышать, а тут хороший повод вырваться из кабинета. Да и ретранслятор не совсем обычный – дух захватывает, какой высокий! Еще немного, и ваши десантники смогут отсюда с парашютом прыгать, – шутливо похвастал Нугаев.
– Вообще-то меня по должности больше беспокоит, чтобы отсюда никто без парашюта не сиганул. Уж больно долго смельчак будет падать и материться, а я не люблю, когда ругаются матом.
– Наслышан, наслышан… Между прочим, я давно заметил, что Вы, извините Тимур Олегович, какой-то невоенный военный. Говорят, и образование юридическое имеется. Что ж сапоги-то надели? Романтика?
Соболь подумал, что стоит и пооткровенничать. По Ньютону, сила противодействия равна силе действия, авось собеседник тоже не станет дыму напускать.
– Какая там романтика! – Тимур Олегович сокрушенно вздохнул. – Наоборот – голая проза жизни, к тому же со смертельным исходом.
– Уголовщина?
– Нет. Судебный беспредел. Я тогда работал в сфере строительства жилья, представлял интересы застройщика. Слыхали, наверное, какие там дела проворачиваются. Двойная продажа квартир – обычное дело. Мы по этому поводу шутили между собой – экспроприируй экспроприаторов. Ну откуда у честного работяги может быть сотня тысяч долларов на долевое строительство! А тут пришлось мне в суде представлять фирму по делу о расселении одного старого дома под снос. Процесс мы выиграли, но потом я узнал, что мужичёк этот, который истец, поджег себя на подоконнике да с пятого этажа и выпорхнул. Кстати, тогда я курить и начал, – закончил Тимур Олегович, прикуривая сигарету.
– Так что, не вынесла душа поэта?
– Душа здесь не причем… Слыхали про Шамаша?
– Кого-кого?
– Шамаша – древнешумерского бога. Это Вам не наша слепая Фемида, никаких мораториев на смертную казнь! Принципиальный, говорят, до жути божище. Всякого, кто нарушал «стезю Шамаша» – отступал от правды и справедливости, – ждала неминуемая страшная кара.
– Откуда такая эрудиция у десантного офицера?
– Из университетского курса. В общем, я тогда твердо решил с юриспруденции уйти. Не зря говорят, адвокат – дьявольское семя. Правда, еще год работал, чтоб с кредитом за квартиру расплатиться. А потом в Чечне снова заморочки начались, ну я в военкомат и подался. На войне любой грех отработать можно…
– Да, историйка… Только все равно, в армии без мата никак. Вот помню, когда я служил… Да что далеко ходить! Товарищ наш, светлая ему память, такие ненормативные узорчики выписывал, что заслушаешься.
– Кстати, Азамат Фатихович, я по поводу Лобычева и хотел встретиться. Вы же накануне его гибели вместе отдыхали, может, объясните, куда он так неожиданно рванул ночью.
Нугаев резко изменился, как будто снял маску улыбающегося, открытого человека. Как-то сразу заметнее стала монголоидность его лица. Глаза, до этого почти европейские, сделались узкие и колючие.