Тропа Шамаша
Шрифт:
В офицерской палатке народ убивал время кто во что горазд. Под работающий телевизор катали кубики в нардовой баталии, терзали лежалую прессу, напрягали извилины преферансом. Тимур Олегович в относительно свежей газете обнаружил любопытный материал и озвучил его высокому собранию. Статейка взахлеб оглашала, что на их малой родине опять сорвали джекпот. Очередным лотерейным миллионером оказался полунищий везунчик. Счастье привалило невольному поклоннику дауншифтинга, жившему в центре миллионного мегаполиса в своей деревянной лачуге с дырой на улице вместо туалета. Казалось бы, сорвал куш – стань человеком, купи нормальное жилье!
Чуть позже, перед самым сном, когда на расставленных попарно кроватях вполголоса обсуждались купленные семьям подарки и верстались планы отпускного безумия, в офицерскую палатку вошел дежурный радист. Народ примолк, повисшую тишину вскрыл хрипловатый голос: «Радиограмма пришла. Начальник штаба погиб». У повидавших всякое боевых офицеров враз куда-то пропал весь словарный запас, и только Соболь, вполголоса и ни к кому не обращаясь, выдавил: «Вот и сон дурацкий прояснился…»
На следующий день, ближе к вечеру, когда смогли созвониться с родным Белореченском, когда узнали детали происшествия, когда подробности были обсуждены и эмоции улеглись, батальонный командир подполковник Мясницкий пытался сосредоточится над рабочей картой. Он впервые за командировку взялся собственноручно наносить данные разведки, отобрав у штабных офицеров их законный хлеб. Кропотливая работа позволяла отвлечься от пакостных мыслей, да и озабоченный вид не мешало продемонстрировать. Занятость специально изображалась для капитана Соболя, который со вчерашнего вечера периодически доставал командира просьбой отправить его на похороны Лобычева.
«Вот ведь какой настырный, – подумал комбат. – И чему их сейчас только учат. Отказал командир, значит все, баста. Нормальный офицер давно бы уже понял и отстал». Рявкнуть как следует на своего заместителя пожилому подполковнику мешало уважение к этому невысокому, ладно скроенному офицеру. Для себя батальонный командир давно уже определил Соболя так: «Молодо, да не зелено». В хорошем смысле – далеко может пойти. За свои неполные тридцать Тимур Олегович успел закончить университет, поработать два года юристом в какой-то там фирме, потом вдруг неожиданно пришел в военкомат и заявил, что он офицер запаса и сейчас, когда в Чечне такое твориться, просто обязан служить Родине.
Военком по секрету рассказывал как-то десантному комбату, что Соболь даже взятку ему приличную совал, пристройте, мол, к десантникам. Вместе на эту тему посмеялись. Военкоматовским впору таким чудикам еще и приплачивать – план по добровольцам на войну никто не отменял.
Взяли его поначалу, как водится, простым ванькой-взводным, и первое время считали полным пиджаком – Соболь даже срочку в армии не служил. После первого в своей жизни броска боевой гранаты на стрельбище новоявленный десантник чуть не посинел от никотина, пытаясь прийти в себя. И с пистолета после этого все в молоко ушло, так руки тряслись. Поэтому и обращались к нему на службе многие офицеры не как положено, по званию, а с издевкой – товарищ Соболь.
Но не лох оказался Тимур Олегович. Скоренько освоил нехитрые воинские премудрости, где мозгами, а где кулаками набрал
Сейчас Соболь нарезал метры по штабной палатке – на хитрость командира с картой, похоже, не повелся. Он молчал и не собирался уходить, ожидая ответа на свой, в который уже раз подвешенный, вопрос. Пришлось таки комбату свернуть свою топографию.
– Да не маячь ты над душой, Христа ради. Ну, сколько можно повторять – нечего тебе ехать. На похороны уже не успеешь, а для расследования там специалистов хватает.
– И как до тебя достучаться, командир! Если эти специалисты все как есть оформят, его дочка без страховки и без жилья останется. Написано же в телеграмме – в нетрезвом состоянии, за рулем, в нерабочее время.
– Ну, а ты то что изменишь, законник? – комбат скептически хмыкнул. – Думаешь голубыми беретами всех там забросать? Так экспертиза от этого не измениться.
– Да не верю я сказочке про пьяного водителя. Что-то не слышно было раньше о привычке Ивана бойцов из машины выкидывать и подшофе рулить. Не чисто здесь, командир.
Мясницкий вдумчиво закурил и начал разглядывать нестойкие причудливые узоры сигаретного дыма. Тимур Олегович, решив, что командир дрогнул, продолжил атаку.
– В общем, так, товарищ подполковник. Или Вы положительно решаете вопрос о моем отъезде, или я пишу рапорт на увольнение и поеду самовольно прямо сейчас.
– Не кипятись, пиджак хренов! – взорвался командир. – Договоришься у меня. Вот арестую сейчас, и до конца командировки будешь в зиндане крыс рапортами пугать! Ладно, я подумаю, завтра утром скажу. Свободен.
Через три дня, после утряски всех выездных формальностей, у КПП командир по-отечески напутствовал Тимура Олеговича, который уже закинул небольшую походную сумку на броню:
– В общем, на коробочке до Гудермеса, там или электричкой до Моздока, или вертушка подвернется. Дальше разберешься. В часть приедешь – принимай штурвал до нашего возвращения, я соответствующее распоряжение отправил. Ну, бывай, комиссар…
Вечером того же дня в купе вагона с табличкой Кисловодск – Новокузнецк симпатичная проводница вполне искренне улыбалась аккуратному светловолосому офицеру. От всех известных ей раньше камуфлированных пассажиров этот выгодно отличался трезвостью и, страшно сказать, интеллигентностью. Не полез сразу с идиотскими комплиментами, просьбой о чистых стаканах, многозначительно не подмигивал и вообще казался приятным молодым человеком. В билете странноватого пассажира значилось: Соболь Т.О., 36 место, Минводы – Белореченск.
Дорога выходила на двое суток, и проводница решила, что если офицер попросит, она, пожалуй, переселит его с притуалетного места в резервное, рядом со служебным, купе. Но офицер не попросил, расплатился за белье и вышел в тамбур. Дальше почти всю дорогу он почти не вставал со своей верхней полки, только изредка, даже ночью пил кофе и выходил покурить. На станцию Белореченск офицер вышел хмурый, но выбритый и пахнущий хорошим парфюмом – как будто и не было двух суток тряски в душном крайнем купе.