Тропиканка. Том второй
Шрифт:
Витор сделал удивленный вид.
— Я что-то не понял, а моя мать — она из достойной семьи или такая, как я? Как, по-вашему, я должен себя чувствовать, когда какой-то тип, вскруживший голову моей матери, заставивший ее забыть обо всех обязанностях, приходит сюда и оскорбляет меня без всяких причин! Да еще сам перед этим ушел из семьи, чтобы вести сомнительную жизнь со своей милой!
Слова Витора были во многом справедливы, и Рамиру не знал, как на них возразить.
— Кто дал тебе право так со мной разговаривать? — только
Витор, казалось, удивился еще больше.
— Если у вас есть права отца, то у меня есть права сына, и я считаю, что у вас нет морального права критиковать меня!.. Подумаешь, мы с Асусеной поцеловались! Мне тоже было не по себе, когда я увидел, что вы целуетесь с моей матерью! Там, в роще… Но увы! Люди созданы из плоти и крови, и с этим ничего не поделаешь…
Серена вышла на крыльцо и сделала Витору знак, чтобы он замолчал.
— Перестань, Рамиру. А ты, Витор, уходи, пока чего-нибудь не случилось. Уходи, прошу тебя!
Витор пожал плечами.
— Хорошо, — бросил он. — Вы меня сами звали. Но если вы мне отказываете от дома, то пеняйте на себя.
С этой угрозой, смысл которой хорошо поняла опечаленная Асусена, он прыгнул в машину.
Рамиру хотел было снова войти в дом, но Серена стала перед дверью, скрестив руки, всем своим видом показывая, что ему здесь больше делать нечего.
— Ну смотри, Серена, — пробормотал Рамиру, — смотри, как бы тебе не пришлось обо всем этом пожалеть!
— Ступай, — холодно произнесла Серена. — Ступай домой, Рамиру. Тебя ждет жена. Не заставляй ее тревожиться понапрасну!
Прежде Кассиану не находил себе места, поссорившись с Далилой, а теперь не выказывал ни малейшего признака беспокойства. Он жил как будто во сне. Кассиану точно ступил на борт волшебного парусника, погрузившись в мир книг.
Их страницы шелестели, как морской ветер, слова отдавались в ушах гулом морских раковин. Это было удивительное чувство — каждая прочитанная им страница казалась открытым окном во Вселенную.
Теперь он понимал Самюэля с его пристрастием к печатному слову.
Он лежал на берегу залива — и в то же время плыл по волнам прочитанных фраз.
«А если вам угодно знать мое имя, то я не стану его скрывать. Меня зовут Семан Баруш, я — повелитель пустыни… И, окутанный облаком песка, благородный разбойник исчез за горизонтом…»
— Кто у нас и вправду исчез за горизонтом, — послышался голос Маджубиньи, — так это Кассиану. Теперь он весь Божий день валяется на солнышке, нежится, потягивается, а кому приходится вкалывать? На кого ты бросил все дела? Один трудяга остался на всю деревню — это я. Ты меня удивляешь, Кассиану. Ты точно заразился от Самюэля. Я тебя не узнаю, парень!
Самюэль, лежавший в гамаке поблизости, тоже подал голос:
— По-моему, этот тип хочет нас оскорбить, Кассиану?
— И так грубо, что это спустить ему нельзя, — выразил свое
Оба книгочея лениво поднялись со своих мест и, схватив Маджубиныо, бросили его в воду.
— «Это наша жертва богу моря», — процитировал Кассиану, глядя со смехом, как барахтается в воде Маджубинья.
…Расправившись с Маджубиньей, Самюэль, раз уж ему пришлось прервать любимое занятие, постучался к Серене.
— Впустишь, кума?
— А, кум! — отозвалась Серена. — Пришел на запах кофе?
— Если и бывают на свете совпадения, то это — одно из них, — не согласился Самюэль. — Но чашечка свежего кофе была бы в самый раз.
— Что делает мой сын? — осведомилась Серена, протягивая ему чашку.
— Читает, — с гордостью ответил Самюэль.
— Страсти Господни! — отозвалась Серена. — Опять читает! День-деньской носится с книжками, прячет их от меня то здесь, то там…
Самюэль, довольный, рассмеялся. Он сказал, что скоро Кассиану перестанет стыдиться своего увлечения. Наоборот, будет гордиться тем, что делает.
Серена хмыкнула. Есть чем гордиться — с тех пор как он взялся за книжки, не забил ни единого гвоздя в свой баркас… Похоже, баркас ему больше не нужен.
Самюэль с этим не согласился. То, что сейчас делает Кассиану, важнее баркаса. Кассиану парень неглупый, но он всю свою жизнь боялся выделиться из толпы. Боялся того, чего не знал. С этим Серена согласилась, добавив, что люди часто боятся неизвестности, а потом оказывается, что страдания пошли им на пользу. Это хорошо, когда человек отбрасывает страх и делает шаг вперед, добавила она.
Самюэль кивком подтвердил справедливость этих слов.
— Поэтому тебе не о чем тревожиться, кума, — добавил он. — Книги сейчас важнее для Кассиану, чем лодка. Они помогут ему приблизиться к моей Далиле… Рамиру вчера заходил к тебе?
— Он переступил порог этого дома, чтобы внести в него разлад и неприятности, — подтвердила Серена. — Рамиру сильно изменился. Он посмел повысить на меня голос.
Самюэль немного помолчал.
— Почему-то мне кажется, Серена, — наконец произнес он, — что недалек тот день, когда Рамиру вернется к тебе. Помяни мое слово. Не там, а здесь его дом. И это — аксиома…
Мысль о том, что он незаслуженно обидел своего внука, выказав ему недоверие, не давала Гаспару Веласкесу покоя и не позволяла ему наслаждаться радостями семейной жизни.
Эстела заметила это.
— Тебя гложет чувство вины? Я угадала?
Гаспар заявил ей, что она права. Он несправедливо поступил с Витором. Возможно, Витор играет на его стороне, но он, Гаспар, подозревает во внуке бесчестного мошенника, какие ему встречались в жизни не раз. Что поделаешь, у него до сих пор душа болит, когда он вспоминает своего прежнего компаньона, которого считал своим другом, почти братом, и который обманул его и предал.