Тропой легенды
Шрифт:
— Покажи, что у тебя, — как к живому обратился Федя к портрету.
Оксана Максимовна сняла с гвоздя противогазную сумку. Осторожно, словно раненую птицу, извлекла из нее серо-зеленый матерчатый комок.
— Вот она, миленькая…
— Это же буденовка! — не помня себя, завопил Федя.
— Уж как любил ее наш хлопчик, хотел в музей послать. Не успел, — Оксана Максимовна не сдержалась, всхлипнула. — Ото таке наше щастя!
— Откуда здесь буденовка? — воскликнула Ина.
— Комиссара Прибылова, — ничего не подозревая, ответил Сергей Харитонович. — Рейд отряда Прибылова тут проходил в двадцатом году…
— Да что ж это такое? —
Касым Тажибаев поднял стиснутый кулак к самому его лицу, зашептал:
— Старший группы называется. Начальник штаба экспедиции! Военное обмундирование носишь… А ничего не знаешь!
Федя шагнул к Сергею Харитоновичу и, запинаясь, сказал о цели экспедиционного отряда. Пожилой человек заметно растерялся, когда до его сознания дошло, что в гостях у него не просто путешественники, а исследователи. Они приехали из столицы дознаться о судьбе его, Сергея Хомчика, боевого товарища. А когда убедился, что перед ним и внук Игната Никитича Прибылова, то совсем сдал. Даже голос изменил ему, а из глаз брызнули слезы. Да как тут не взволноваться, когда рядом с твоим, уже порядком шалившим сердцем бьется молодое, горячее!
Прижимая к себе внука боевого соратника, бывалый солдат словно сам помолодел. И вспомнились походы, боевые песни на привалах:
Шабли ще у нас блищать,
И рушницы нови,
И ми ворога рубать
Хоч зараз готови!
Как живой встал в памяти Игнат Никитич — порывистый, легкий в седле, стремительный в атаке. За ним мчалась всегда готовая обрушить на врага удары клинков беспощадная конная лава. И в грозном «Ур-ра!» тонули жалкие выкрики «виват» панских улан, разрозненные голоса «слава» черношлычников из петлюровского охвостья. И всегда в самой гуще боя развивались на ветру нашлемники знаменитой буденовки. На ней, как огонь неугасимый, рдела пятиконечная звезда.
Эх ты, буденовка! За время рейда по Галиции эскадрон Прибыткова разросся, а буденовок было всего двадцать две, ровно столько, сколько конников начали свой трудный поход. Берегли их бойцы как самое дорогое, самое родное и близкое. Берегли как знамя! Падал краснозвездный солдат, пронзенный пикой из банды «вильного козацтва» — самостийников, умирал от американской, английской или французской пули, пущенной панским жолнером, падал от клинка, поднятого анархо-кулацким выродком Махно, изгнанным с Украины, а буденовка продолжала свое дело. Она переходила к товарищу. Ее вручали в строю перед развернутым знаменем с изображением Ленина. Вручали как высшую революционную награду.
Когда Сергей Харитонович рассказал о знамени, Феде сразу припомнился дядя Гриша с завода имени Владимира Ильича.
— Была надпись на знамени? — придвинулся он к партизану.
— А как же! Такая надпись, что все буржуи паникувалы: «Вперед, к победе мировой революции!»
— Честное пионерское, это очень интересно! — воскликнул Федя. — Ведь и на том знамени, что Михаил Иванович Калинин отвез в действующую армию, было то же самое!
Партизан поцеловал Федю в дрожащие губы, сгреб пионеров здоровой ручищей в кучу:
— До чего же гарно, ще живут на свете такие люди, как вы! Все расскажу вам, все! А сейчас… — он протянул Феде буденовку: — самое дорогое передаю вам, товарищи пионеры!
Федя прижал к
Когда Сергей Харитонович успокоился, Ина попросила его рассказать о том, как он познакомился с Игнатом Никитичем.
— С самого начала, с самого начала…
— В двадцатом году я батрачил в Новеле, — сказал партизан. — Однажды вижу: у панов паника, бегут пилсудчики что есть мочи. И от кого? От двадцати двух буденновцев…
И Сергей Харитонович, сам того не подозревая, повторил участникам экспедиции рассказ старика Васютина, только подробнее.
Когда белополяки отступали, в их войсках царила паника. По следам непрерывно двигались дивизии Первой Конной армии. Двадцать два разведчика с пятью пулеметными тачанками, разгорячась, ускакали вперед. Ночью они напали на штаб вражеского соединения. Белополяки подумали, что перед ними вся Конная армия, и кинулись отступать. Так группа разведчиков гнала большую силу панских легионеров.
— Ну, как можно было мне, батраку, не пойти с теми двадцатью двумя буденновскими разведчиками! — закончил Сергей Харитонович.
— И вам буденовку тогда дали? — заглядывая в глаза старику, наивно спросил Степанчик.
— Э, нет, друже, — улыбнулся Сергей Харитонович. — Дело было так. Шел я с отрядом Игната Прибыткова до Городенки, где меня ранили. Очнулся: незнакомая хата. Один. Понял, что оставили меня товарищи… Обидно было, не скрою. И тут увидел на груди этот ватный шлем. Аж рана болеть перестала, силы вернулись. Честь оказали мне однополчане, наградив буденовкой, словно орденом… В Городенке я отлежался у верных друзей. Но жить было нельзя: вскоре появились осадники — кулаки. Меня могли выдать дефензиве — польской охранке, и я поселился вот здесь в Усачах. Завел семью… Степане наш родился! Прятал я награду все годы, вплоть до освобождения Западной Украины Красной Армией в 1939 году. А как пришли наши в Усачи, взял за руку Степана, и пошли мы встречать советские танки. Впервые тогда надел он буденовку! Удивлялись танкисты, вот как вы сейчас, спрашивали, откуда тут быть такой редкости?
Касым поинтересовался, куда пошел отряд после того как был получен приказ о прекращении военных действий.
— К границе, к Збручу, — задумчиво ответил Хомчик. — Но я слыхал, что Прибытков так и не дошел… Легионеры стремились разоружить отряд, отобрать у него ценности, отбитые некоторое время назад у отступавших белых панов. Для этого даже вооружили банды самостийников-петлюровцев, интернированных по договору с Советским правительством. Большие ценности были у отряда, они очень бы пригодились там, на советской стороне.
— Эти ценности дед с бойцами зарыли под двумя каштанами, — напомнил Федя. — Мы должны найти!
Сергей Харитонович погладил Федю по голове, сказал:
— К сожалению, я не был уже в отряде… Но многие в Галичине и Подолии уверяют, что клад действительно зарыт где-то под двумя каштанами. Может быть, где-то у Подельска. Там, сказывают, у пограничной заставы Игнат Никитич и дал пилсудчикам последний бой…
Он глянул на ребят, что-то припоминая, потом торопливо добавил:
— В селе Луговинах, на Збруче, живет человек один — Иван Порфирьевич Кремень. Сказитель и бандурист. Многое знает! Вам надо обязательно встретиться с ним…