Тропой легенды
Шрифт:
В старой хате стало тихо, и каждый из ребят услыхал учащенное дыхание своих товарищей. Первым пришел в себя вожатый Сашко Довгаль.
— Пионеры, — негромко произнес он, — здесь могила Ивана Никитича!
Маленький дружный отряд пионеров во главе с Марией Тарасовной и ее мужем Акимом Николаевичем Василько взошел на пригорок за хутором. В окружении старых буков виднелся посеревший от непогоды известняковый столб-обелиск. Около подножия лежал венок с выгоревшей на солнце красной лентой.
Пионеры сдернули с головы панамы. Каждый в эти мгновения перебирал свою
— Отдадим долг борцу революции! — срывающимся голосом сказал комиссар отряда Коля Сергеев.
В полной тишине Сашко пригнул вымпел. Раздался грохот барабана, певуче зазвучал горн. Зарубин приложил к плечу ружье и выстрелил в воздух из обоих стволов. Ближайшие горы ответили на пионерский салют эхом. Оно долго перекатывалось от одного холма к другому.
* * *
За рулевое весло Федя и Олег садились поочередно. Оба понимали, что плыть молча трудно, но никто не хотел первым начинать разговор. И оба припомнили казахскую побасенку, рассказанную Касымом. Два жирных бая отправились вместе на охоту. Они подстрелили дрофу и никак не могли ее поделить. Наконец охотники договорились, что дичь достанется тому, кто дольше всех промолчит. А тут мимо шел бедный человек. Увидел он нахохлившихся баев и спрашивает: «Ваша дрофа?» Баи молчат. Тогда батрак взял да и зажарил птицу. И только когда он съел ее, баи одновременно закричали: «Как ты, негодяй, посмел забрать нашу добычу?» — «Теперь она все равно моя!» — проговорил хитрец.
Олег, вспомнив сказку, подумал: «Я не бай и дрофу никакую не делю, поэтому мне можно и помолчать». Федя же мыслил по-другому: «Я уже мирился раз, а больше ни за что на свете, никогда! И буду молчать, пусть хоть сто дроф съедят…»
Как и следовало ожидать, молчание до добра не довело. До Луговин оставалось уже недалеко, каких-нибудь пять километров, когда Олег, не посоветовавшись с Федей, направил лодку в один из ее рукавов. Таким образом он надеялся сократить путь.
Солнце уже стояло в зените, а выхода из протоки все не было. Повернуть назад Олег не решался, боясь насмешек Феди. Из одной протоки лодка вошла в другую, потом в третью.
Федя поднялся, оглядел горизонт. Кругом, насколько хватал глаз, виднелись одни лишь луга и луга с редкими ясенями и дубками на суходолах, стогами сена.
— Влипли! — решив все-таки первым прервать молчание, глухо сказал он. — И все ты, Следопыт! Как только понадеешься на тебя, обязательно что-нибудь случится…
Путешественники выбрались из лодки, устало улеглись на горячую под солнцем отаву. Федя достал маршрутную карту. Но даже с ней выбраться из лабиринта стариц и речушек, примыкавших к Збручу, было не так-то просто.
— Искупаться, что ли? — сам себе предложил Федя. — Что-то
Он с разбега бросился в воду. Долго нырял и кувыркался, фыркал, исподтишка дразня напарника. Когда же наконец решился посмотреть на Олега, то его не увидел. Все вокруг было покрыто серо-синей мглой. Солнце словно нырнуло в ее глубину и не смогло больше выплыть. Над лугами с бешеной скоростью мчались тучи.
Полыхнуло синим светом, ударил гром — резкий, без эха.
— Гроза! — ахнул Федя и бросился на берег. Отчаянный рывок ветра чуть не столкнул его обратно в воду. Нет, это не гроза, это буря!
Ослепленные беспрерывными молниями, оглушенные громом ребята с трудом перетащили лодку в ближайшую балочку, заросшую тростником, продукты застлали сеном. Олег жестом показал на разветвленный дуб, стоявший на возвышенности среди группы невысоких стогов сена. Скрыться от дождя было больше негде, и Федя молча согласился.
Теперь ливень не доставал путешественников. Шумные водяные потоки скатывались с дерева, пригибая к отаве его мощные ветви. Федя подставил сложенные черпачком ладони. Через секунду они наполнились зеленоватой жидкостью. В это мгновение над дубом сверкнула молния, раздался треск, и дерево, как живое, жалобно вскрикнуло. Олега подняло вверх, завертело и с силой швырнуло на землю. Он не почувствовал ни боли, ни пронизавшего все его тело электрического разряда.
Первым пришел в себя Федя. Он лежал навзничь. С расщепленного дуба над его головой свисал красно-черный кусок коры. Мальчик попытался отползти в сторону и тут увидел Олега. Скорчившись, он лежал ногами к дереву. Никаких внешних повреждений на нем не было заметно.
Федя знал, что контуженного грозовым разрядом можно привести в чувство только искусственным дыханием. Говорят, что это нужно делать долго. Но Олег открыл глаза на пятом или шестом взмахе рук. Осовело глядя на Федю, он спросил:
— Ты… делаешь?
— Потерпи, потерпи немного.
— П-пусти! — завопил Олег.
Федя с трудом приподнял его и понес в более безопасное место к отдаленному стогу сена. Там он усадил Олега на траву, а сам опустился рядом. Так ребята лежали до тех пор, пока не перестал дождь и пока Федя не услыхал стона.
— Ведь я знал, что нельзя под дерево! — почти плакал Олег, размазывая по лицу грязь. — Посмотри, этот дуб самый высокий тут…
Федя чувствовал боль в ногах и слабость во всем теле. Олег же пострадал сильнее. Левая нога у него в колене еле сгибалась, а в щиколотке была такая боль, что не давала прикоснуться ступней к земле.
Раза два он пытался встать, но тут же с криком опускался на мокрую отаву.
— Что делать теперь? — растерялся Федя.
— От стогов по автомобильной колее ты можешь выйти к селу, — подсказал Олег, чем еще раз доказал, что его следопытские способности развиты гораздо больше, чем Федины.
— А ты?
— Я подожду. Буду лодку охранять.
— Вместе так вместе! — решительно заявил Федя. — Черт с ней, с лодкой, лишь бы нога у тебя заработала. — Присев перед Олегом на корточки, он попросил: — Держи меня за шею.