Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра
Шрифт:
Другая интересная особенность насвая состоит в том, что после него не хочется курить обычный табак. Я испытал этот эффект на себе. Буквально на следующий день после первой пробы «сухого коньяка» я, при попытках закурить простой табак, вдруг начал испытывать противную тошноту. И желание курить просто как рукой сняло. Оно не придет до тех пор, пока вы сидите на насвае. Большая часть автохтонного населения Средней Азии — некурящие, в смысле «курят» только насвай.
Насвай обычно продают на базарах бабаи. Эта торговля в советское время была одним из секторов частной экономики, на который государство закрывало глаза. Бабаев на базаре милиция обычно не трогала (хотя при желании могла взять за жабры). То же самое касалось торговли насваем
Куря насвай, очень важно научиться не только правильно класть его под язык и не делать глотательных движений, но также грамотно сплевывать — так, чтобы во рту не оставалось случайных крупинок. Новичкам после каждого сплевывания рекомендуется хорошо прополоскать рот водой, иначе, попав со слюной в пищевод, даже ничтожные крупинки наса вызовут тяжелую тошноту, а то и бурную рвоту. Впрочем, такой же эффект может произвести, в особенности на новичков, даже сам запах насвая. В связи с этим ходит легенда, что в хорошие, убойные сорта «носового» (еще одно название) традиционно подмешивается куриное дерьмо, придающее препарату особенный пикантный вкус. В любом случае, интенсивно нюхать сырой насвай я бы никому не советовал.
Сплюнутый на землю насвай выглядит как густо-зеленая жижа. Один человек мне рассказывал:
— Я приехал в Таджикистан и работал первое время в одном министерстве. Хожу по коридорам и вижу то здесь, то там какие-то зеленые лепешки. То же самое — на улице. Сначала думал, что это неведомые мне птицы гадят...
Вообще же, культурным считается сплюнуть насвай не просто перед собой — действительно, как птице нагадить, — а куда-нибудь в сторону, на газон, к примеру. В традиционных общественных местах, типа чайханы, а также в частных домах имеются специальные плевательницы. Обычно это простая банка с водой. Я очень страдал от отсутствия таких банок в местах за пределами ареала восточной культуры, например, в своем родном Таллинне: закуришь в кафе насвай, а сплюнуть некуда! Остается только пепельница, или же приходится идти в туалет. Да, не догоняют болотные люди (как именует северных европейцев мой друг Али-Паша), что такое ориентальный кайф!..
Ворона. Настоящее имя Вороны — Саша. Его тайное имя — Аз-Зох. Совсем тайное — Зох-Хар. Имеющий ум, сочти фигуру зверя! Вороний загончик стал моей первой душанбинской крышей. Вариант этот имел как свои плюсы, так и минусы. Плюсом было то, что здесь я мог спокойно отлежаться, отоспаться, послушать музыку, просто оторваться. В примыкавшем сарайчике стояла стереоаппаратура, имелась скромная, но по местным нормам того времени — гигантская коллекция западных винилов, стены были заклеены постерами рок-идолов. В течение дня — и в присутствии, и в отсутствие Вороны — приходили разные люди, часто с шаной, а то и с девушками. Иногда девушки даже оставались ночевать. В общем, это был неплохой плановой чилаут в самом центре города.
Минусом было прежде всего отсутствие туалета. В принципе, туалет находился в доме напротив, в квартире, где Сашик жил с мамашкой, женой и пеленочным бэбиком. Но ходить туда в отсутствие «хозяина» было неловко. Да и в присутствии это не всегда удавалось, потому что семья, естественно, напрягалась по поводу посторонних. Ну, по маленькому можно было просто отойти в кусты во дворе, за сарайчиком, а вот по-крупному приходилось выбираться в городской сортир. Благо, ближайшее из этих заведений располагалось в паре минут ходьбы. Это был небольшой квадратный скверик, по типу Летнего сада обставленный по периметру «античными» гипсами. В центре сквера располагалась огромная круглая клумба. Здесь же, на уровне грунта, начинался спуск в шахту туалета, находившегося
Наши университеты. Ворона был родом из местной привилегированной семьи, его мать преподавала географию в Душанбинском университете, и весь двор ее уважал как интеллигентную женщину. Сам Ворона учился в этом же университете на экономическом факультете. Однажды он пригласил меня, ради хохмы, на лекцию.
Как обычно, с утра пораньше он пришел в загон, принес зеленый чай с лепешкой и фруктами и после завтрака замолотил папиросу двойной длины.
— А че, Вовчик, не хочешь сходить ко мне на лекцию? Посмотришь наш университет. Во будет приход!
— Ну что ж, почему бы и нет?
Корпус, где занимался Ворона, находился в пяти минутах ходьбы от дома, на той же улице Айни. Мы зашли в здание, поднялись на второй этаж и расположились за столом в самом последнем ряду аудитории. Ворона меня представил сокурсникам как члена некоей комиссии, который будет присутствовать на лекции. Наконец пришел преподаватель. В зале было человек сорок, и он меня, по всей видимости, не заметил, а может быть, просто не обратил внимания — мало ли что. Началась лекция. Я уже не помню, о чем там пошла речь, но меня вдруг резко начало пробивать на стеб. Сначала я пытался подавить смех. Ворона, заметив это, с опаской зашептал:
— Вовчик, не торчи!
Я торчал и ничего не мог с собой поделать. Чувство стеба лишь усилилось, особенно после Вороньих комментариев.
— Вовчик, не торчи, — повторял он лихорадочно, — нас сейчас заметут!
Я торчал и застебывался еще сильнее. На нас начали обращать внимание другие студенты. Я торчал. В конце концов, в нашу сторону, обернувшись, смотрела уже вся аудитория, а когда, наконец, вопросительно впялился и совершенно ничего не понимавший преподаватель, я застебался уже во весь голос. Прорвало и Ворону. От тоже прыснул, заржал и, крикнув: «Вовчик, отваливаем!», бросился, сшибая столы, к выходу, тащя меня за собой. Мы, с совсем уже безумным гоготом, вырвались из аудитории и бросились, сломя голову, вниз по лестнице.
Во дворе, за университетскими корпусами, Ворона, заколачивая новую папиросу, сетовал, что его мамашке станет известно об этом случае и теперь она непременно догадается, что ее Сашик курит нелегкую. Ворона дико шугался семейных разборок по поводу дури. Мамашка и жена, давно подозревали неладное, но прямо уличить не могли. Главным аргументом жены против всего этого дела был корытник, только что родившийся по весне. Единственное, что оставалось делать парню, — это тихариться. При этом он шобил каждый день, с утра до вечера, от рассвета до заката. Но это еще терпимый случай. Вспоминаю в этой связи о Климе — Эдиковом сослуживце из Туркмении.
Клима. Клима ишачил на нефтедобыче где-то в Каракумах. Рабочий день там начинался с основательной коллективной прокурки, а потом шла бешеная пахота при чудовищной жаре. И так целый день: прокурка — пахота — прокурка... В результате для Климы состояние обдолбанности стало нормой, а трезвости — исключением. У Климы тоже были жена с корытником и мамашка, которые выступали против кайфа и наезжали на него по этому поводу. Разница с ситуацией, в которой находился Ворона, заключалась, однако, в том, что «нормальным» жена и мать воспринимали Климу обкуренного, а в те редкие дни, когда он не торчал, лицо его обретало такое стремное выражение, что его принимали за обдолбанного и затевали очередной скандал. Вот такие профессиональные риски у нефтедобытчиков!..