Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра

Гузман Владимир

— Ну и что же? Ведь Ленин на самом деле знал узбекский язык!

— Может быть, он знал и эстонский?

— Конечно знал! Ленин все языки знал. Потому и Ленин!

И я подумал: а ведь парень, как традиционалист, абсолютно прав! Верховному разуму подвластны все языцы, ибо из него исходят. И черно-белое кино превратилось в инициатическую ленту, где узбекские заговорщики валили либерально-декадентский трон психоделическими практиками тимуридовской Евразии.

Неожиданно во дворе засигналил автомобиль. На пороге комнаты возник Старший брат. «Мы сейчас едем на худои!»

Худои. Худои — в вольном переводе значит «гулянка». Более конкретно — это ориентальный тип застолья, только в

кавычках, поскольку на Востоке собираются не вокруг стола, а вокруг дастархана — особого вида скатерти, которую кладут прямо на пол или на землю. Вокруг дастархана, если это возможно, расстилают курпачи — ватные одеяла, служащие для сидения или, при желании, чтобы на них возлежать. В зависимости от типа застолья в центр дастархана ставят чайник (лекгие посиделки) или казан с мясом (плотный схак). В случае ОЧЕНЬ плотного схака в центр дастархана ставится казан с пловом, заряженным широй. Может быть и так, что первая фаза спонтанно переходит во вторую, а потом в центр опять ставится чайник и приносятся сладости: халва, печак, казинаки, сухофрукты, конфеты и сахар. В хорошем худои — к примеру, когда совершают обряд обрезания, или по случаю свадьбы — бывает до полутора десятков смен блюд.

Как правило, все новички, впервые попадая в восточный дом, чудовищно переедают, чуть ли не до заворота кишок. Из всех моих знакомых только Йокси никогда не отказывался от нового блюда. Даже находясь уже в почти горизонтальном положении, он приподнимался, произносил с улыбкой будды «Хуш!» («хорошо») и принимал от гостеприимных хозяев очередную порцию чего-нибудь съестного. Лично я несколько раз переедал почти до обморока, не будучи в состоянии даже шевелить пальцами ног. Потом, как питон, лежал с полчаса, чтобы затем всего лишь поменять позу. Во всех ориентальных домах — я здесь имею в виду реальные кишлачные дома, где сохраняются древние традиции — гостей кормят прямо как на убой. Накормил — значит погасил, утихомирил. Включил пищеварительную моторику — выключил магическую суггестию. А нормальному гостю, собственно говоря, ничего больше и не нужно. Как говорит Лао-цзы, «совершенномудрый держит сердце пустым, а желудок — полным».

Как выяснилось, худои устраивает начальник Старшего брата со товарищи, которым последний рассказал обо мне со слов Младшего брата, в свою очередь узнавшего от мальчишек, что на Аджина-тепе сидит какой-то заморский гость. Мы сели в белые Жигули, стоявшие во дворе, и тронулись во мрак пустынной ночи.

Свет фар вырывал из черного пространства пыльную завесу из мельчайшего, микроскопического песка, надуваемого в определенные сезоны «афганцем» (так местные жители называют песчаные бури со стороны южного соседа). Столбы такой непроглядной пыли плотно окружали машину, когда вдруг раздалось резко нарастающее лаяние. Откуда-то сбоку, из темноты, на наш автомобиль набросилась свора огромных бешеных собак, которых, я думаю, было не менее полусотни, а то и поболее. Они бежали со всех сторон, шныряли под колеса, норовили вышибить мордами окна, зверски скаля зубы и роняя с высунутых языков обильную слюну.

— Это дикие собаки, — хладнокровно сказал Старший брат, — по ночам тут ходить опасно. Могут загрызть!

— Это они бегают вокруг свинофермы у Аджина-Тепе? — спросил я его.

— Они самые. Их тут много вокруг как раз из-за свинофермы. Они там чушку воруют.

Я представил себе, как я сижу ночью на вершине ступы в окружении такой своры...

Наконец собаки отстали. Пыль кончилась, и мы уже катили просто через черное пространство. Неожиданно свет фар уперся в большое, раскидистое дерево. Машина остановилась, я вылез из салона. Мы находились на берегу широкого арыка, на другой стороне которого стояло такое же дерево. Через арык

был перекинут мостик, на котором были расстелены курпачи с дастарханом в центре. Вокруг стояли во множестве керосиновые лампы, в которых, словно в алхимических колбах, билась субстанция не поглощенного тьмой света. Дастархан был уставлен невероятным количеством еды и водки. Курпачи закиданы подушками, на которых возлежали три грузных тела. Вокруг суетилось еще человек десять — с подносами, чайниками и разного рода сервисными аксессуарами. Чуть в отдалении стояли три черные «Волги».

Мы находились, судя по всему, в одном из тех оазисов, которые я наблюдал с вершины монастырского холма. Берега арыка были покрыты травой, повсюду росли густые кусты, распространявшие ароматы южных цветов. Старший брат бросился к дастархану, привлекая внимание трех сотрапезников:

— Гость прибыл!

Сотрапезниками оказались узбеки, в тюбетейках и без галстуков.

— Эй, дарагой, давай садысь!

Ко мне услужливо бросилась челядь, чуть ли не под локти подвели к дастархану. Усадили на четвертую курпачу, подкинули подушек, налили стакан:

— Ну, расскажи, кто ты такой, откуда будешь? — обратился ко мне один из раисов. — Кто твой отец, из какой ты семьи?

— Мой папа — офицер КГБ. У меня семья партийная.

— А тут что делаешь?

— Вот, археологией интересуюсь. Хотел посмотреть Аджина-Тепе. Это место — очень известное в науке.

— Да, наши места в науке хорошо знают. Я — председатель райисполкома, вот он — секретарь райкома, а вот он — начальник милиции. Послушай, давай позвоним твоему отцу, а? Вот он обрадуется?

— Звонить отцу? Вы что, это же совсем другой часовой пояс, там сейчас глухая ночь!

— Э-э, давай, позвоним! Ведь это ТВОЙ отец? Почему он не обрадуется!

— Вы что, с ума сошли? Мне за такие ночные шутки отец голову снимет! Он же у меня в особом отделе работает!

После упоминания об «особом отделе» звонить отцу меня больше не призывали. Видимо, подействовало. Ну, что ж, когда чины определены — можно и попьянствовать!

— Давай выпьем первую за твоего отца!

— Хуш!

— А теперь — за деда!

Водочка лилась рекой, разговор раскручивался вокруг проблем археологии и государственной безопасности.

Выяснилось, в частности, что свиноферма принадлежит немецкому совхозу, то есть местным «казахстанским» немцам. Теперь все стало понятно, иба свинья у мусульман — это «харом», «трефа», и было бы действительно странно, если бы таким свиным гешефтом занималось автохтонное население. Потом выяснилось и то, почему свиноферма расположена именно рядом с заколдованным курганом. Дело в том, что Аджина-Тепе считается у аборигенов чем-то очень стремным, и поэтому рядом с этим местом никто не селился и не заводил хозяйства. Когда появились немцы, им выделили для свинофермы именно этот пустырь, ибо тут свиной «харом» никому больше не угрожал, а по поводу джиннов новые поселенцы не очень напрягались.

— А вы сами видели привидения?

— Ха!

Включили музыку, налили еще водочки. Взошла луна, музыка стала громче. Потом оказалось, что это вовсе не радио, а настоящие музыканты. Молодцы с лицами эпических тюркских батыров, в полосатых шелковых халатах и расшитых инициатическим узором тюбетейках, с рубобами, кураями, бубнами, торами и баянами в руках, они выводили аккорды древнего дивана о Великом железном хромце. «Волги» дали свет, в пересечении лучей которого возник хоровод девушек в газовых накидках и длинных платьях саманидовой эпохи. На запястьях и щиколотках у них были надеты золотые браслеты с бубенцами. Девушки, вращаясь вокруг собственной оси, шли по кругу, выводя плещущими руками замысловатые пируэты, пританцовывая в такт драм-секции.