Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра
Шрифт:
— Это наш народный ансамбль «Чашми хумор», — сказал председатель райисполкома. — Вот, мы тут — главная власть, нас все очень уважают, и артисты — тоже!
Номенклатура гуляла. Мне предлагались самые невероятные варианты. Можно было просто пожелать чего угодно, а какая-то гибкостанная пери в полупрозрачных шелках все подливала и подливала из сосуда с длинным изогнутым носиком арак в мою расписную пиалу. В конце концов, я, сытый и пьяный, прикорнул на курпаче, растекся мыслию по древу и заснул...
Проснулся от предрассветного холодка. Сел, осмотрелся. Светало. Вокруг не было ни арыка с деревьями, ни, тем
— Все уехали, — сказал Младший брат, добавив, что если я пойду вперед, то выйду к свиноферме и автобусной остановке. Посоветовал взять с собой палку побольше, чтобы отбиваться от собак. Мне стало стремно. Какая там палка! Младший брат вручил мне собственную дубину, подобрал с земли еще одну и сказал, что ему со мной немного по пути.
Мы двинулись к свиноферме в предрассветном тумане. Я прислушивался к каждому шороху, опасаясь нападения собак. Наконец, после оперативного броска через собачью зону, занявшего у нас около часа, мы достигли места, отмеченного большим камнем.
— Видишь? — Младший брат указал пальцем на возвышавшийся на фоне светлеющего неба курган. — Это Аджина-Тепе, а дальше — свиноферма и автобусная остановка.
Он сказал, что ему теперь нужно налево, и мгновенно растворился в пространстве. Я направился в сторону кургана и, к своему удивлению, вышел к нему совершенно не с той стороны, как предполагал. За автобусной дорогой виднелись корпуса свинофермы. Здесь уже были люди. Немецкий сторож пригласил меня зайти на чай, и мы скоротали время до первого транспорта. Отъезжая, я в последний раз кинул взгляд на курган джиннов Аджина-Тепе. Вспоминая эту историю, я долгое время жалел, что не остался-таки на ночь в монастыре для вызова джиннов. Лишь много лет спустя мне стало ясно, что эти самые три раиса-начальника и были джиннами со своей свитой.
6. Фаны
Я вернулся в Душанбе и плохо себе представлял, что делать дальше. Эдик и Родригес, с которыми я рассчитывал сходить в горы, меня не дождались, а в одиночку отправляться в такое путешествие, да еще впервые, было бы безумием. Я болтался по базарам, лавкам и чайханам, не зная, чем себя занять. Время от времени заглядывал на Главпочтамт, чтобы забрать письма до востребования и чиркануть пару открыток на «Большую землю».
Однажды мне пришел очередной конверт из Таллинна, в котором оказалось письмо от Леннона и пакетик какой-то черной травы на косяк. Это было очень забавно. Леннон, перед моим отъездом в Азию, обещал принести травы, но так этого и не сделал. Теперь он как бы слал траву вдогонку. Ну что ж, очень мило с его стороны. В наше время такой поступок — это редкость. «Да, — подумалось мне, — знал бы ты, Петр, какие масти мне сейчас приходится курить!» Я, веселясь, направился к выходу, и тут увидел поднимающегося по ступенькам своего таллиннского знакомого — Аарэ по прозвищу Плохой, с брезентовым рюкзаком за плечами.
Плохой. У Плохого были соломенный хайр до локтей и большая черная борода. Его светло-голубые глаза отражали непотревоженность мысли Ади-будды, а вечная улыбка свидетельствовала о просветленности души. Аарэ был крайним шуньявадином,
Мы встретились с ним сейчас совершенно случайно. Плохой тоже впервые, и совершенно на халяву, приехал в этот регион Евразии, и тоже хотел идти в горы. В Душанбе он остановился у Вовчика Сафарова, жившего, как оказалось, в том же доме у поворота на аэропорт, где и Юрчик. Брат Вовчика, Алексей, учился когда-то во ВГИКе вместе с Рыжим.
Плохого на Таджикистан подбил, я думаю, тоже Рыжий. В предыдущем году Аарэ вместе с Олей — своей тогдашней гирлой — и Рыжим ездил на Саяно-Алтай в поисках шаманских троп и грибов. Перейдя через горный хребет из Тувы в Бурятию, они натолкнулись на ряд роскошных обо, которые немилосердно обобрали. Впервые попав на таллиннскую квартиру Плохого, я был поражен обилию здесь танок и священных текстов, которыми стены комнаты были обклеены словно обоями. В углу, на звуковой колонке, стоял бронзовый будда, перед которым горели несколько светильников в оригинальных бурят-монгольских плошках. Плохой включил песнопения тибетских монахов. Так я впервые услышал тибетскую музыку и до сих пор помню все композиции с того диска, записанного французскими активистами в гималайских монастырях.
Впоследствии Плохой привез будду и танки на хутор к Раму, которые там оставались до самого отъезда мэтра в Америку. Рам очистил реликвии от негативного поля, «осевшего» на них в результате разного рода побочных пертурбаций, вернув им изначальное нуль-излучение. Плохой получил святыни назад уже очищенными. Тем не менее многие с самого начала говорили о возможных последствиях за несанкционированный вывоз реликвий с места их первоначальной дислокации, а потом прямо указывали на связь неприятностей, одно время преследовавших Плохого, именно с этой историей. То же самое, по логике вещей, должно было случиться и с Олей, и с Рыжим. Хотя, конечно, не логикой единой...
Одним словом, мы с Плохим решили не откладывать дело в долгий ящик и вознамерились отправиться в ближайшие же дни через тянувшийся к северу от Душанбе Гиссарский хребет в Фанские горы, к легендарному озеру Искандер-куль.
Искандер-куль переводится с таджикского как «озеро Александра». Согласно местной легенде, Александр Македонский, во время своего азиатского похода, останавливался на берегу этого озера, а его знаменитый конь Буцефал даже якобы здесь утонул. Иногда, как утверждают обитатели этих мест, среди ночи можно видеть, как над черными водами Искандер-куля маячит белый силуэт коня, как бы встающего из водных пучин.
Ашвамедха. По всей видимости, эта легенда должна иметь более древний background в виде астрального мифа, связанного с символами царя и коня. Это также может быть указанием места, где некогда совершалась ашвамедха — древнейший ритуал жертвоприношения коня, практиковавшийся индо-иранскими царями. Суть ашвамедхи состояла в следующем. Жрецами выбирался специальный белый конь, отвечавший нормам жертвоприношения (без изъянов, без пятен и т.д.). После этого конь выпускался пастись в «свободном режиме», а за ним следовало царское войско во главе с самим монархом. Смысл мероприятия состоял в том, чтобы подчинять царской власти все те земли, через которые спонтанно проходило пасущееся животное. Завоевательный поход, ведомый белым жертвенным конем, должен был продолжаться ровно год.