Тростинка
Шрифт:
– Выдели мне мою добычу сейчас, – попросил воин.
Бадух хмуро глянул на него. Но воин не отошел и стоял, опустив голову.
– Чего ты хочешь?
– Ту девушку, с длинными светлыми косами, с бледным лицом.
Хан согласно кивнул головой. Воин тихо удалился. Девушка, по имени Любава, сидела на земле и явно не понимала происходящего вокруг. Она была боярского рода, и был у нее суженый. Он служил в княжьей дружине и теперь находился с князем Радомиром далеко от родного города. Любава была уверенна, что за нее привезут выкуп, рано или поздно. Или, вскорости, возвратится князь с дружиною и освободит не только ее, но и всех, кого полонили сегодня. Ведь иначе и быть не может. Любава не заметила
Ранним утром, не успело еще взойти солнце, часовые будили полонян, пинками поднимая заспавшихся. Люди просыпались, поднимались на ноги и становились по двое. Воины гортанными окриками подгоняли их, подозрительно оглядывая: не убежала ли какая из жертв. Не обнаружив вчерашней девушки, половцы загалдели, размахивая руками. Некоторые из них кинулись в лес, пытаясь найти беглянку. Вскоре из леса послышались гортанные призывы молодого воина. Он обнаружил девушку. Та висела на молоденьком дубе, накинув на его ветку веревку из разорванной нижней рубахи. Оставшиеся лоскуты, свисавшие с пояса девушки, были испачканы кровью. Половец отсек мечом ветку и девушка, словно пушинка, медленно опустилась на землю. Концом меча половец подхватил лоскут на теле девушки и прикрыл маленькую грудь.
Глава 5
На берегу озера заливалась свирель. В звуках ее слышалось, как поют по утрам соловьи в березовой роще, как ручеек несет свои прозрачные воды. Заливалась она весенним жаворонком в голубой небесной вышине, журчала чистым родником по мелким камушкам, шептала прибрежными камышами под легким утренним ветерком. Сидящий на земле паренек так увлекся, что не заметил, как легкая девичья рука тронула его за плечо. Обернулся, и лицо его расплылось в улыбке.
– А, это ты, Стеша… А я вот свирель новую вырезал, хочешь, и тебе смастерю?
Девушка засмеялась:
– Ты же знаешь, что не люблю я твою дудку.
– Поди, гусли веселей играют, – завистливо произнес парень.
– Веселей, а уж гусляр-то как пригож, – улыбалась девушка.
– Тебе гусляр приглянулся? – насупился парень.
– Отчего не должен он мне нравиться? – поддразнивала его девушка.
– Потому что мне ты люба. Рано или поздно моей женой будешь!
– Ой, Василько, ты для меня, как брат: мать нас одна молоком кормила, как можно думать об этом?
– Она только мне родная, а тебе – нет, значит можно, – не сдавался парень.
– Забудь ты об этом. Время придет, полюбишь еще кого-то. Ты в деревне парень не последний. Видела, как девки на тебя смотрят. А пока вот лепешку возьми. Мамо испекла, вкусная,
– Коровы не забредут в лес? – забеспокоилась девушка, поглядывая на отбившихся от стада коров.
Василь равнодушно щёлкнул плетеным кнутом, и коровы нехотя повернули назад.
Стеша заторопилась:
– Ладно, побегу я, а ты лучше приглядывай тут.
Она, подхватив подол юбки, быстро пошла по узкой тропинке, ведущей в лес. Парень, щелкая кнутом, заспешил в окрестные кусты, и оттуда послышались его грозные окрики. Девушка легкими шагами, словно и не шла, а плыла по тропинке, напевая только что слышанную мелодию свирели. На душе ее было светло и чисто. Она любила, любила первой любовью. И хоть один раз ее любимый принадлежал ей. Она знала, что князь женился на молодой боярышне, но душа ее была полна надежд. Душа верила, что он вернется. Конечно, так не бывает, чтобы князь полюбил холопку. И мать об этом говорила ей. Мать многое видит вперед. Вот увидела, что он приведет в дом жену. Но девушка и без того понимала, что никогда не будет жить в хоромах. А вот жить в сердце князя… Она верила, что князь никогда не сможет полюбить Милицу. Он должен любить ее! Иначе не может быть.
Глава 6
Князь Радомир с дружиною и домочадцами возвращался восвояси. Рядом с ним ехал брат Борил. Не близок путь до родного дома, потому и не спешили князья в дороге. Князь Василь распрощался с ними, поехал совсем в другую сторону. Повозка с женами и детьми уехала вперед, а князья, неспешно, вели свои разговоры. Борил рассказывал, какую дань нынче собрал. Князья сами ездили по своим уделам, собирая дань, как прежде делал их отец. Сетовал Борил, что владения его лежат совсем в глухом углу. Мало купцов заезжает туда, а уж про заморских, и думать не приходится. Приходится Евдокии заморские товары в других городах покупать. А это ведь дороже! Вот у брата Властимира, владения выгодно расположены. Речка рядом. Так и валят купцы в его город. Радомир бросил подозрительный взгляд на брата:
– Ужель завидуешь ты нашему молодшему? Так отец повелел. Слово отцово нерушимо.
– Нет зависти у меня к брату, но отец мог бы поделить иначе владения, чтобы не жил я на задворках, – поспешил оправдаться братец.
Борил замолчал, переживая, что и без того много сболтнул такого, что душу давно тяготило. Радомир же не особенно вникал в разговоры брата. Его душа томилась в предчувствиях. Чем ближе подъезжали к дому, тем муторнее было на душе. Ведь оставшаяся дружина, не могла дать отпора половцам, ежели те придут к стенам города большим войском. Братья попрощались у развилки дорог.
Борил, едва отъехал старший брат, поспешил догнать возок своей жены Евдокии. Он наклонился к ней и произнес:
– Радомир защищает младшего братца. Ни о каком переделе не может и речи быть. А уж с Василем и говорить не стоит. Тихоня этакий. Все бы им с Раиной книги заморские почитывать, про новую веру. Надо самому думать, как с младшим-то обойтись. Отдал бы несколько своих деревень, что ближе к речке стоят, уж я бы построил пристань, да залучал купцов к себе. То-то текли бы денежки в казну. А то все ему – Властимиру!
– Не говори, – поддержала его жена, – ты для них так и не стал родным, особняком от тебя эти трое держатся. А у тебя другая кровь.
– Подожди, посмотрим, чья кровь сильнее, – зло пообещал Борил.
Евдокия смотрела на мужа с одобрением. Уж ей не знать ли, что жадный муженек рано или поздно осуществит свои планы. Бурлит в нем кровь инородная за все обиды, что братья в детстве причинили, за то, что отец младшего выделил… Да мало ли злости накопил он за прошедшие годы. И она жила в нем, затаясь до поры до времени.